Ему шло сумасшествие? Наверное да. Безумие, особенно такое вот, приобретшее нотки азартного веселья и пьяной шалости и должно идти. Но как иначе? Нет, каждый по своему погружается в сумасшествие. Это только норма одна на всех, а вот безумие, как и горе - оно разное. Он сходил с ума учась любить эти разговоры с голосом в своей голове иногда позволяя себе верить, что это вамфири, а иногда попросту отказываясь. Ведь для него то на встречах ничего не менялось. Тот же кошмар, от которого он уже попросту устал бегать. Та же боль, дробящая сознание в цветное крошево. Можно ли всерьез верить в то, что после этого вамфири является в его сознание чтобы вместе с ним собирать витраж из этих осколков, заново душу, пая ее на боль, страз, и надежду, то собирая красивую картинку, то дробя в сумасшедший хаос вместе с ним же.  Бред. Сдался он ему? А сам Кристоф Данте? Он то ему нужен? На этот вопрос у него ответа не было. Сейчас ему требовалось ответить на новый - согласен ли он идти дальше? У него есть какое-то дальше? Большинство из его соседей уже ушло к Шиархи, или куда там уходят неправедные, но намучившиеся души, на их месте появились новые, точно так же стонущие, или костерящие  вамфири. Может и в самом деле пора дальше, даже если это обозначает за грань.
Парень до сих пор исподволь не верил, что его тащат в обращение. Да он и не знал на самом деле как оно происходит. Не интересно было. А теперь вот и спросить не у кого. Разве что у голоса. Можно ли верить голосу в своей голове? Только ведь отвечать стервец не станет, пока не добьется своего.
- Да. Согласен. И что дальше? - он говорил в слух, уже давно не заботясь о том, что подумают о нем стражники. Нет, слушал, веселился, но всерьез это его не заботило. В вопросе странно мешались страх, какая-то до сих пор не изжитая мальчишеская наглость, та самая, что в первый го день тут толкнула его на то, чтобы расшнуровать шоссы.

Снова стол. Снова кровь, что теплой и липкой лужей растекается под спиной. Снова он, кажется, от ощущения этой стыдной сырости и пытается спрятаться в боли. Глупо это, стесняься того, что спина гадко липнет к сохнущей и остро пахнущей сырой медью кови, того, что слезы щекотно льются в уши. Как вообще можно быть сосредоточенным на подобном, когда  по коже  скользит кончик ритуального стилета, когда на раны льется то ледяная и приносящая минутное облегчение стыль, то жидким огнем опаляет все тело.
Дальше Ни-че-го. Ему казалось, что он  балансирует на этой грани. Вот оно, стылое, тянущее  из тела крохи тепла и силы. Отшатнись от боли и провалишься в нее. Стылое, жуткое. Это он совсем недавно мечтал умереть? Тогда отчего так страшно. Отчего он все еще цепляется за жизнь, а не позволит темноте затянуть себя? Как же быстро меняются человеческие желания. Насколько искренне он мечтал о смерти? Насколько искренне о ней вообще можно мечтать?  Он слишком повзрослел за время проведенное в Лиз-Лок. За недели, что  тянулись дольше месяцев, За бесконечную мозаику безумия и ирреальных разговоров с тенью вамфири, поселившейся в его сознании.  Но он цепляется, неожиданно находя оору в прикосновениях темного, ужасающе отстраненных и до оторопи нежных. Можно ли прикасаться к куску мяса, служащему чем-то вроде живучего магического черновика с такой нежностью?
Он цепляется за него сознанием и той  крошечной магической искоркой, что не желает гаснуть. Тянется к нему, заглядывая в вишневые глаза Главы дома и...
Все это время кровь Данте, кажется, ничуть не волновала Кристофа. До этого момента. А сейчас...
Парень судорожно стонет, захлебывается этим клокочущим где-то в перекушенном горле звуком. Дальше Ничего? Сознание меркнет. Слишком медленно. Слишком странно и страшно. И только эта крошечная искра, она все еще живет в нем. Но тухнет постепенно и она, Потолок над головой уже давно перестал кружиться. Темнота, но в следующий миг в нем разгорается новая искорка и словно бы подпитывает собой ту, угаснувшую. Они кружатся, перетекая друг в друга все быстрее и быстрее и он слышит. Нет, правда, слышит первый удар своего сердца.