Звон струн, громкий смех, стук кружек о деревянные, грубо оструганные, но крепко сколоченные столы. Веселье. Взрывное, пьяное, шумное, что даже закладывает уши веселье. В душном зале не было места. Чья-то свадьба, или еще какой праздник… Он не помнил. Да и не задумывался.
Все так просто, так приземлено, и так возвышенно. Простые эмоции. Чистые словно слезы младенца, незамутненные, полные безумных порывов. И песни его новой жемчужины. Он уже не помнил, какой это по счету танец. Кружился и кружился, купаясь в этом море веселья и всеобщего наслаждения музыкой Литлена.
Парнишка, стройный и высокий, играл на сцене очередную мелодию. Снова что-то заводное и заставляющее народ в зале взрываться хохотом и одобрительными криками. Длинные светлые пряди струились по плечам, глаза задорно блестели, а звонкий голосок выводил очередную строчу.
Тианнан…
Замер. Вокруг все тот же шум и веселье. Все так же по залу носятся девушки-подавальщицы, разнося новые порции напитков, а народ пьет, гуляет и выкрикивает все новые названия, требуя от Литлена еще песен. Оглядывается, не понимая, что вдруг привлекло его внимание.
И снова тихий неровный звон струны.
Тианнан…
Короткий взгляд, чтобы лишь подтвердить, нет, это не Литлен, юный талантливый бард, сорвался с ритма. Это совершенно другая струна. Зовет, срываясь тяжелыми каплями дождя. Зовет туда, где был его дом. Дом, о котором он, как всегда увлекшись, временно позабыл.
Выскользнул из шумного душного зала. Легкие неслышные шаги. Один, второй… И срывается уже на бег. Такой же легкий и грациозный. Словно бы и сейчас не спешит – плывет в безумном загадочном танце.
Тяжелые капли гудели вокруг. Магия ли, или просто скользил между ними, не давая попасть на легкие газовые одежды. Рукава крыльями невиданной птицы трепещут позади. Еще пара быстрых шагов. Ступеньки, коридоры, переходы… Снова ступеньки… По мягкому ковру очередного коридора…
Тианнан…
- Табири!
Упал на колени перед ним, грозным и величественным для смертных, одиноким и отчужденным для богов, и таким любимым и драгоценным для Тианнана. Глаза жгло. Как он мог? Снова… О, Верховная… Сколько? Сколько его не было рядом? Сколько он в своем безумном слепом увлечении позволил оставаться любимому одному? Одному в этой тьме…
Бережно коснулся его волос, скользя пальцами по серебристому шелку, перебираясь на теплую кожу щеки. Поймал его ладонь, нежно целуя каждый пальчик, сжимая ее в своей. Прижал к себе в невыносимом порыве, крепко обнимая.
- Табири…

Отредактировано Каурто Кай-Эртум (07.10.2012 23:23)

Его называли беспечным. Так легко увлекался, с головой уходя в пестование нового таланта. Так легко забывал обо всем на свете – о доме, почитателях, мольбах… Даже о своем любимом. Том, ради кого еще возвращался сюда, в обитель богов. Том, ради кого мог не задумываясь отдать свое бессмертие, а заодно и тот короткий миг жизни, что последовал бы за этим.
Он понимал, что это его суть, его работа, основная цель его бесконечной жизни. Понимал и ненавидел в себе эту слабость. Ненавидел до глубины души, но ничего не мог поделать. Оставалось лишь возвращаться. Снова и снова. Словно острой стрелой, пронзаемый болью, терзаемый виной и раскаянием, он возвращался к тому, кто его здесь еще ждал.
Осторожно перебирает серебристые волосы, прижимает к себе хрупкое тело любимого, давая выплакаться, вылить весь страх, отчаяние и боль вместе со слезами. Скользит тонкими пальцами в шелке прядей, убаюкивая в своих руках, целует в макушку бережно, словно боясь спугнуть.  Прикрыл глаза, ловя каждый всплеск тепла и трепещущей радости, от того, что снова может держать его в своих руках.
-Тише, любовь моя. Я здесь. С тобой. Табири…
Поглаживает по волосам, тихо нашептывая ласковые слова, успокаивая тихим мурлыкающим шелестом голоса. Прижимает к себе крепко, словно боясь, что все это окажется сном. Будто сейчас проснется в очередной деревушке или таверне, и снова закружится в водовороте своего ремесла. Не в состоянии даже вспомнить о возлюбленном.
- Табири…
Это имя… Оно было смыслом его жизни, но не могло изменить ничего. Его сердце билось, тихо выстукивая по слогам одно лишь это имя. Но даже оно было бессильно, когда вперед манило сияние очередного таланта, словно неограненный алмаз в куче серых безликих камней.
Как не существовало ничего вокруг для увлеченного Тианнана, когда центром его внимания становился избранный, так сейчас для него не существовало ничего, кроме бесценной хрупкой фигурки Табири в его руках. И сейчас, как и миллиарды раз до этого, и, он был уверен, миллиарды раз будет после, он страстно желал остановить это мгновение, и невыносимо жалел, что не в силах сделать этого.
Шелест дождя, шум ветра, безумство природы… Все это оставалось за кадром. Где-то там, не в этом мире. Совсем не с ними. И даже эта лютня. В другой раз он бы обязательно подобрал инструмент. Он всегда очень бережно и с любовью относился ко всему, что касалось творчества. В другой раз… Но не сейчас.
Сейчас все внимание принадлежало только одному существу. Которое так бережно он прижимал к своей груди, так нежно утешал, ласково нашептывая слова любви на аккуратное красивое ушко, спрятанное в серебре волос. Сейчас для Тианнана не существовало ни Айлей, ни Обители, ни мира вообще. Лишь он. Единственный. Его возлюбленный. Его Табири.

Богом красоты по праву считается он. Но для него самого не было прекраснее этого хрупкого, слепого юноши. Шелк серебристых волос, что струятся сквозь пальцы, мягкий овал лица, кожа такая бледная, что даже снежные шапки гор позавидовали бы сияющей белизне нежной коже Табири. Он целовал аккуратные тонкие пальчики, а сам не мог отвести взгляда от тонкой линии губ возлюбленного. Как давно он не касался их своими, как давно не ощущал нежную сладость чуть прохладных губ слепого бога.
Голова кружилась. Одно лишь присутствие Табири рядом, ощущение его трепетного тепла, его восхитительно изящного тела в своих руках, пьянило сильнее всех вин Айлей вместе взятых. На каждое его прикосновение душа рвалась, стремясь слиться с его душой, стать единым целым и больше никогда не оставлять его прекрасного Табири в одиночестве, под этим монотонным глухим дождем.
Он стоял и смотрел на возлюбленного. Эти губы, скулы, нос, брови… На всем свете не существовало более идеальных и восхитительных пропорций. Каждая черточка, каждая линия была именно такой, какой должна была быть. Ни единого изъяна. Даже глаза. Бледные настолько, что кажутся совершенно бесцветными и мертвыми, на самом деле имели легкий золотистый оттенок. Словно фейри рассыпали цветочную пыльцу, и она тонким слоем осела на радужки этих пустых грустных глаз. Казалось, лишь один Тианнан может видеть в них отблески эмоций юноши. Страх одиночества, волнение за него, радость… Он любил эти глаза. Любил так же, как и губы, брови, лоб, волосы… Любил безумно, безотчетно, пылко. Любил каждой гранью своей многогранной души, каждым ударом горячего сердца.
Визу… Красиво? Да там было очень красиво. Зелень лесов, разноцветные ковры цветов, пение птиц и тихое журчание ручейков. Там было потрясающе непередаваемо красиво. Если бы только он мог показать… Если бы только Табири мог увидеть. Отчаяние охватило душу, и он порывисто прижал к себе слепого бога.
Я покажу! Я все тебе покажу! Ты увидишь. Через веселый звон ручейка, через радостный щебет малиновок и томительную сладость голоса жаворонков, через пьянящий аромат полевых цветов, и свежий запах лесной листвы… Ты сможешь… Я покажу тебе, Табири…
- Табири… - но ведь он никогда не выходит из дворца. Редкие посещения храмов не в счет. Не будет ли слишком эгоистично и беспечно с его стороны звать возлюбленного с собой? Согласится ли он на такой риск? – Табири может… Ты бы не хотел… - слова застревали в горле. Он не знал, чего боялся больше, согласия или отказа. Сердце сжималось в груди, не давая дышать. – Ты бы не хотел пойти со мной туда, вниз?
И время замерло. Остановилось, вместе с дыханием. Даже, казалось, сердце остановилось, ожидая ответа. Вниз… Это ему там привычно и не страшно. А как должно быть ужасно должен чувствовать себя Табири, очутившись в незнакомой обстановке, полной таящихся во тьме неизвестных страхов. Он ни на шаг не отойдет от любимого. Если тот согласиться, все свое время он проведет рядом, держа его за руку, крепко, чтобы ничто не смогло напугать Табири. А если понадобиться, он даже готов все время нести его на руках. Тианнан знал, ему понравится прикосновение мягкой прохладной травы к босым ступням, и хрустальная песня ручейка, и запах цветов…
Табири… Он бы все отдал, лишь бы его возлюбленный снова мог видеть. Чтобы не чувствовать себя таким одиноким, чтобы наслаждаться всем этим буйством красок природы. Чтобы видеть, как Тианнан танцует. Танцует для него.
Табири…

Как отчаянно он цеплялся. Как умоляюще просил… Табири…
Прижал к себе… теснее… насколько возможно… Не выдерживая и принимаясь покрывать порозовевшее личико горячими поцелуями. Щеки, нос, глаза… Нежно, бережно, трепетно… Шелк волос струился по плечам Табири, хрупкое тело дрожало в крепких руках. Прижимал теснее, словно стараясь слиться с ним.
Какое-то безумное веселье охватило все тело. Он обязательно возьмет Табири с собой. Своего возлюбленного. Туда, на землю, которую так любит. Хотелось смеяться. Заливисто, неудержимо, заразительно. Да, да, да!!! Никаких музыкантов, никаких поэтов и художников. Только они вдвоем. И никого больше!
Подчиняясь своему настроению, подхватил на руки любимого, словно на крыльях взлетая вверх. Весело смеясь, закружил его, прижимая к себе.
- Табири… Я не знаю, кого мне благодарить за то, что у меня есть ты, Табири! Солнце и луны Айлей свидетели, мое сердце принадлежит только тебе. Табири, мой дорогой, мой возлюбленный Таби…
Упал на подушки, разбросанные по мягкому ковру, роняя на себя слепого юношу. Перекатился, занимая позицию сверху и заглядывая в его пустые, чуть испуганные глаза.
- Табири…
Тихо, на выдохе, почти шепотом. Бережно касаясь кончиками пальцев его щеки. Любуясь каждой черточкой. Неторопливо, легко, словно летний ветерок, касается губами его щек, покрывая все личико невесомыми поцелуями. Словно в безумии шепчет его имя. Неслышно. Одними губами. На понятном лишь им одним языке.
Замер, смотрит на него с бесконечной любовью. Сам испугавшись внезапной мысли. Крамольной и соблазнительной, как жрицы в храмах Ши-Айзы. Уже не сомневается в ответе, и потому боится еще больше. Снова скользнул кончиками пальцев по его щеке.
- Табири… Я хочу… В этот раз, с тобой, я отправлюсь на землю не к музыкантам и художникам. Я хочу быть только с тобой, Табири. В этот раз… Пусть это будет только наше путешествие. Только для нас двоих.
Он уже даже знал, куда они пойдут. Знал, что хотел показать возлюбленному. Знал, что это посещение земли будет самым невероятным, самым драгоценным мигом в его бесконечно долгой жизни.
В жизнях их обоих.
Улыбнувшись, он откинулся на спину, устраиваясь поудобнее на подушках. Бережно привлек к себе свое бесценное сокровище, обнимая. Со счастливой улыбкой зарылся в его волосы, вдыхая прохладный аромат дождя. Было так смешно и глупо. Табири всегда у него ассоциировался с дождем. Наверное, потому, что за окнами всегда шел дождь. Когда бы не приходил сюда Тианан, всегда шел дождь.
И волосы Табири пахли дождем. Не сыростью, как порой бывает от большого количества влаги, не прелой плесенью, а чистым свежим дождем. От которого захватывает дух и хочется счастливо смеяться.
Поцеловал  его ласково в макушку, прикрывая глаза. Тихо вздохнул.
- Пусть это будет только наше время, Табири…

Внутри все горело. Воздуха не хватало, но это совершенно не волновало, казалось, его. Его Табири был рядом. В его руках. Так близко. Соблазнительно близко. Мысли путались, смысл слов не доходил до затуманенного счастьем и желанием мозга. Как долго он пробыл на земле? Наверное, невероятно долго. Желание сводило с ума. Запах, такой родной, такой дразнящий. И горячий шепот, и тихие выдохи-стоны. И пальцы, что так жадно скользят по его телу. Голова кружилась.
Он понимал, что возвращаться сейчас нет смысла. Да и желания, судя по тому, как жмется к нему Табири, и как нестерпимо ноет все тело, нет ни у одного из них. Но Шиархи… Ему всегда было немного не по себе, понимая, что если мать Табири застанет его со своим сыном… Что она сделает тогда? Как воспримет сообщение о их связи? Он не знал. И не стремился узнать это.  Табири был с ним, а все остальное казалось совершенно неважным.
Ладонь, поглаживающая слепого бога по плечам и спине, спускалась все ниже. Пальцы скользили по мягкой ткани, осторожно и нежно, но с неотвратимостью приговора, которые выносил бог Справедливости. Такое хрупкое, но такое соблазнительное тело… Не только лицо Табири приводило в восхищение, возлюбленный был прекрасен. Прекрасен настолько, что у него перехватывало дыхание каждый раз, когда взгляд замирал на фигуре слепого бока.
- Ты это всегда для меня только ты, любовь моя. И не важно, как ты будешь выглядеть, ты все равно останешься моим Табири. Табири, которого я люблю больше, чем подобное может предположить даже Ши-Айза. Просто будь со мной.
Губы мягко ласкали личико любимого, покрывая кожу пылкими поцелуями. Накрыл его губы, целует жарко, нетерпеливо, распаляясь все больше с каждым мгновением. Все знали, чем занимается он на земле, но никто даже не догадывался, что он никогда не нарушал верности Табири. Даже когда увлечение захватывало настолько, что мир вокруг просто исчезал, сердце оставалось холодным ко всем прелестям земных юношей и девушек.
Прижал к себе хрупкое тело возлюбленного, наслаждаясь поцелуем, сходя с ума от удовольствия. Легонько покусывает губы, а пальцы уже скользят по телу, забираясь под одежду. Ловко освобождая Табири от одежды, ласкает нежную кожу кончиками пальцев. Срывается губами вниз, покрывая поцелуями шейку и плечи любимого. Он не знал, как долго не был здесь. Но понимал, что безумно соскучился не только по самому Табири, но и по близости с любимым.

Желание застилало глаза, кружило голову, сводило с ума. Хотелось его всего. Сию же минуту. Даже мгновение. Он и сам не подозревал, что так истосковался по нежным ищущим прикосновениям, по ласкам этих вот пальцев. Все тело словно бы сошло с ума, взрываясь искристым удовольствием от простых, казалось бы, прикосновений.
Но торопиться нельзя было. Совершенно нельзя. Нарушать этот, по-своему для них священный, он не собирался. Мягко отстранив возлюбленного, чуть приподнялся, усаживаясь на подушки рядом с полуобнаженным уже Табири. Улыбнулся, осторожно, ласково касаясь его нежной кожи.
- Ты так прекрасен… Нет более совершенного и прекрасного создания, чем ты, любовь моя…
Склонившись, он стал покрывать легкими дразнящими поцелуями его шейку и плечи. Постепенно перебрался на грудь, выцеловывая аккуратные дорожки на белоснежной коже. Ладони продолжали свое путешествие по хрупкому телу любимого, постепенно избавляя его от всех одежд.
- Если бы только люди увидели тебя таким… Они бы забыли, что богом красоты считаюсь я…
Осторожные прикосновения, кончиками пальцев вычерчивает одному ему ведомые узоры на разгоряченной коже возлюбленного. Ловит каждый вздох, каждый стон, наслаждаясь каждой каплей этого священного таинства любви. Вот уже и пылкое захлестывающее желание замерло, превращаясь в тягучее, словно чистый густой мед, томящее и дразнящее одновременно, сводящее с ума от невероятного, неизвестного ни одному живому существу удовольствия.
- Но я счастлив, что никто не видит тебя таким… Мне пришлось бы сражаться со всеми смертными и бессмертными, узнай они, насколько ты прекрасен, Табири…
Легкие поцелуи ласкали тело, заставляя кожу гореть. Губы путешествовали по плечам и груди, целовали ноги и бедра. Они изучили весь плоский животик, каждый изгиб стройного соблазнительного тела. И наивысшей наградой были сладкие стоны любимого.
Нежные поцелуи постепенно сменяются легкими дразнящими укусами. Безболезненно, но достаточно чувствительно прикусывая белоснежную кожу животика Табири, он доводил любимого до исступления. Кружит, все ближе подбираясь к паху, покрывает поцелуями и легкими укусами животик и бедра. Улыбается, наблюдая из-под длинных густых ресниц за возлюбленным. Его очаровательное личико раскраснелось, он был таким прекрасным в этот момент, что даже дух захватывало.
- Боги Айлей… На свете не существует ничего столь восхитительного и прекрасного, чем мой возлюбленный Табири…
Улыбнулся, склоняясь и аккуратно проводя по аккуратной алой головке любимого. Она уже сочилась смазкой, такой пряной и солоноватой, пьянящей не хуже дорогих вин. Тихо застонал, облизнув губы, тяжело дышит. Обхватил губами головку, принимаясь вылизывать и посасывать его. Поглаживает по бедрам кончиками пальцев, скользит ладонями по бокам и ножкам. Сходит с ума от жарких стонов любимого.

Он ласкал любимого. Ласкал, наслаждаясь каждым мгновением. Душа пела так, как ни один на свете бард не споет. Эту песню не смог бы спеть даже он. Просто бы не подобрал слов. Все слова мира не могут вместить в себя тех чувств, того счастья, которое сейчас пыталась передать его душа, радуясь тому, что он снова с любимым.
Слова, которые складывались и тихих сладких стонов, немного смешили его. Но это был добрый смех, от которого внутри все замирало и начинало трепетать. Смех искристого счастья и невыносимой щемящей радости. Улыбнувшись, он прикрыл глаза, обхватывая алую головку плотнее, вылизывая ее аккуратно и бережно. Солоноватый вкус сводил с ума. Для него это был вкус страсти, вкус его единственной любви.
Мягко опустившись ниже, окутывая жаром ласк плоть возлюбленного миллиметр за миллиметром, он сам распалялся. Хотелось утопить его в нежности, унести на крыльях страсти и счастья. Хотелось окрасить его мрачный, наполненный тьмой и дождем мир самыми яркими, самыми невероятными цветами. Очень хотелось.
Стоны возлюбленного так волновали, заставляя сердце биться как сумасшедшее. Никого он не любил так, как любил Табири. И не было в него жизни никого ближе и прекраснее слепого бога. Но что-то дрогнуло внутри. В затуманенный страстью и любовью разум медленно вплыло имя. Имя, которое не нашло радостного отклика. Имя, от которого сердце замерло, болезненно сжимаясь.
Голова закружилась с новой силой. Казалось, воздух вдруг закончился. Весь и в одно мгновение. Он продолжал легко и с безумной нежностью ласкать любимого, а в пушистых ресницах блеснули слезы. Но сердце не верило в измену. И не потому, что Табири никуда не выходил из дворца. И не потому, что в Обитель не мог попасть ни один смертный. Он просто верил в любовь, и в возлюбленного.
Подозревать Табири, своего единственного и самого дорогого Табири, в измене было настолько больно и абсурдно… Но сама мысль о подобном причиняла боль с сотни раз сильнее. Предать доверие единственного дорогого существа своими глупыми подозрениями и ревностью… О да, ревность… Она затуманивала разум, сводила с ума, выжигала все внутри. Но в его сердце не было места беспочвенной ревности. Как не было места ничему, кроме всеобъемлющей безграничной любви к Табири.
Скользя губами по шелковистой нежной коже, он сосредоточился на том светлом и нежном чувстве, которое переполняло его. Он был с любимым. Что еще нужно ля счастья? Они вместе, наедине, наслаждаются друг другом… Разве этого мало? Тихий вздох сорвался с губ, щекоча горячим дыханием багровую, налившуюся желанием головку.
Он чувствовал, как дрожит под ним возлюбленный, слышал его сладкие стоны, сходил с ума от пряного запаха его тела, от жара, исходящего от Табири. Сейчас слепой бог принадлежал только ему. Сейчас и всегда. Ничто не сможет разлучить их. Ни время, ни пространство, ни жалкие смертные. Даже боги. Он никому не отдаст свое самое драгоценное сокровище. Не позволит украсть его, прикоснуться к нему… Он будет защищать и оберегать своего Табири. Не задумываясь, уничтожит любого, кто посмеет причинить вред возлюбленному или обидеть его. Так же, как и не будет думать и над тем, чтобы отдать за него свою бессмертную жизнь.

Он мысленно обругал себя. Ведь прекрасно знал, насколько остро чувствует окружающее его пространство его любимый. Чувствует даже то, что остальные не в состоянии. Как он мог быть таким беспечным, позволить закрасться в свои чувства обиде? Именно сейчас, именно в этот момент, в это волшебное мгновение.
Тщательно создаваемая сказка рассыпалась на глазах. Это было неправильно. Это было преступно. И виноват в этом был только он. Еще и довел любимого до слез. Он никогда себе этого не простит. Глупая, идиотская ревность просто выводила из себя.
Отбросив все, он попытался сохранить прекрасную сказку, нанизать на тонкие нити сладкой неги новые бусы. Еще ярче и восхитительнее.
- Тшш… Милый мой, любимый, драгоценный… не плачь… все хорошо... правда... - покрывает легкими успокаивающими поцелуями личико, собирая губами  слезы, поглаживает по волосам, зарываясь в серебряные нити пальцами и мягко массируя голову. – Потом… все потом… не думай об том сейчас… Я с тобой… и это самое главное… Я люблю тебя, Табири…
Применяя все свое умение, все волшебство, на которое был способен, он старался прогнать все плохие ощущения, негативные эмоции, загладить, успокоить, окутать теплом и любовью. Чувствуя, как расслабляется в его руках Табири, он тихо выдохнул, увлекая его в мягкий неторопливый, полный нежности и заботы поцелуй. Он не спешил, позволяя нежной ласке осторожно вымыть из сознания любимого все плохое, окутывая трепетным щемящим чувством безграничной любви.
Все можно быть решить и потом. Спокойно разобраться и расставить все по местам. Он был уверен, что Табири найдет объяснение. Его слепой бог просто жить не мог без справедливости и правды. Так же, как он сам не мог жить без музыки и своего возлюбленного. Все будет решено. Потом.
А сейчас было главным закончить свою волшебную сказку. Ведь он так желал, чтобы Табири было хорошо.  Желал защитить его, раскрасить мрачный унылый мир любимого яркими красками своей любви и нежности. Желал спрятать в своих руках и согреть в уюте и тепле, рядом с собой. Желал так страстно, так неистово, что сердце рвалось в груди, а на глаза наворачивались слезы безграничного искристо счастья. Сейчас он мог расцеловать весь мир. Но ограничился самым любимым и дорогим созданием.
Покрывая все раскрасневшееся личико Табири, он страстно и нежно нашептывал разные ласковые слова. Говорил, что любит, извинялся, что в мире нет языка, который мог бы выразить словами всю полноту этого чувства, обещал, что подарит ему все свое внимание, всю любовь, нежность и ласку, пока они будут на земле. Он все шептал и шептал, перемеживая слова с поцелуями, пока тело любимого не расслабилось полностью, и хрупкий юноша снова не прижался трепетно и нежно к нему.
Возобновляя постепенно ласки, он с головой ушел в то, чтобы подарить любимому самый восхитительный, самый сладостный и незабываемый вечер, который плавно перейдет в не менее восхитительную и горячую ночь. А обо всем остальном можно будет подумать и утром, за завтраком, уютно устроив любимого у себя в объятиях и наслаждаясь его запахом, теплом его тела и дразнящей близостью, от которой снова захочется утащить его обратно в постель.

Ласки, такие нежные, сводящие с ума, уносящие весь мир куда-то… Оставляя только тепло и искристое счастье. Мир кружится. Кружится с задором юной танцовщицы, влюбленной в танец. Он переливается красками, цветами, которых никто никогда не увидит.
Он уже не понимал где реальность, а где вымысел. Он просто хотел быть рядом. Быть с любимым, и чтобы никто не мешал. Хотя бы миг, долгий-долгий миг длиною в вечность. Он хотел видеть улыбку, сияющие смехом лунные глаза, встрепанные ветром волосы. Хотел снова сидеть у камина, смотреть на пламя и чувствовать, как его обнимают нежные руки.
Он хотел все вернуть. Вернуть назад, в то счастливое светлое время, когда они носились по комнате, ломали стулья и вместе пили чай. Когда было просто весело и уютно. Когда не нужно было думать ни о чем, а просто наслаждаться мгновениями, которые им были отпущены.
Табири прижимался к нему, сладко и жарко звал, слепо скользя по телу ладонями. Его Табири, единственный возлюбленный, ради которого он все еще возвращается сюда. Распаляя его все больше, покрывает поцелуями все тело, ласкает его сначала осторожно, потом все увереннее. Такое горячее тело, буквально плавилось под его прикосновениями, оно охотно почти без сопротивления впустило его. Тихо застонав, он прижал любимого к себе, продолжая покрывать ласками все тело.
Сплетаясь, словно жаркие языки пламени, как розы, что увили каменные колонны беседки в саду Шиархи, сплетаясь в одно целое, единое на веки. Волосы, длинные серебристые нити лунного света. Он зарывался в эти волосы пальцами. Табири отрастил их для него… Табири?
Круговорот уже нельзя было остановить. Мир вертался вокруг все набирая скорость. Смешивая сон и явь, мечты и желания, прошлое и настоящее… Жаркое пламя камина, разбросанные подушки, тихие стоны любимого… И ласки. Волны накатывающей нежности, накрывающей с головой, погребающей под собой, заставляющей захлебываться сладкими стонами.
Сам-Ри…
Табири…
Где-то глубоко внутри звенела туго натянутая струна. Звенела пронзительно, невыносимо, угрожающе, словно бы готова была вот-вот разорваться… Он задыхался, двигаясь в безумном, невероятном ритме, захлебывался ласками любимого, увлекая его за собой, туда…
Куда?
Кого?
Мир, казалось, сошел с ума. Или это он не выдержал нагрузки, и потерялся в своих иллюзиях? Своих картинах, желаниях и тоске… Потерялся, принимая желаемое за действительное… А может и нет ничего на самом деле? Он просто сумасшедший смертный, которому приснился теплый сон о любви и нежности.
Ему так отчаянно не хватало его возлюбленного. Табири? Самми? Того, с волосами цвета лунного света, с глазами, полными любви и нежности, с руками, дарящими столько ласки и заставляющими замирать дыхание…
Он любил его. Своего демона. Своего бога. Самого нежного, самого чуткого, самого единственного и идеального. Только его одного.

Бережно прижимая к себе любимого, он осторожно поглаживал его по спине, перебирая длинные пряди серебристых волос. Ему не хотелось сейчас ни о чем говорить. Не хотелось вообще ничего. Было приятно просто вот так лежать, обнимая хрупкое тело своего Табири, чувствовать тепло его кожи, легкий запах, дразнящий своей интимностью, наслаждаться простым уютом и тихим счастьем.
Но на то его любимый и бог Справедливости, что не станет откладывать все в дальний ящик. Сейчас, когда разум не был замутнен пеленой страсти, а тело расслабленно нежилось на подушках, а не требовало ласк, он немного удивлялся, и радовался. Табири действительно любил его, даже на короткий миг забыв о своей правильности, отложив на «потом», поддаваясь на жаркие ласки. Это не могло не радовать. В порыве нахлынувших чувств, он прижал возлюбленного к себе, счастливо целуя его в макушку.
Но вопрос требовал ответа. А его у Тианнана не было. Вздохнув, он ласково провел кончиками пальцев по волосам любимого.
- Я не знаю, любовь моя. Сначала… Это имя… - он прикрыл глаза, пытаясь разобраться в себе. – Я не могу понять, Табири. Мне было… больно? Да, наверное, так. А потом, я вдруг все понял. Или мне показалось, что понял… Я правда не знаю, что было не так, любимый.
Он не мог разобраться в произошедшем. И эта ревность, болезненный укол… Имеет ли он право чувствовать это? Ведь Табири, как и он сам, служил людям. Он в первую очередь принадлежит им.
Прижав любимого к себе теснее, обнял его, словно не желая делиться ни с кем. Удивленно понял, что если бы все зависело только от него, именно так бы и поступил. Да, он действительно был готов оставить смертных без целителя, а мир без справедливости, лишь бы только Табири принадлежал только ему одному. Вздохнув, покачал головой. Этого не будет никогда.
Но Каурто… И Самми… Он не знал, кто это. Никогда не слышал этих имен. Только понимал, чувствовал так же четко, как и определял таланты, что это все не просто так. Что те двое, возможно, связаны так же прочно, как и они с Табири.
«Остается надеяться, что их путь менее тернист и извилист.»
- Утром. Ты ведь не передумал идти со мной, Табири? Мы пойдем на землю вместе утром.
Он с беспокойством взглянул на возлюбленного, отчаянно надеясь, что все произошедшее не повлияет на его решение. Желание побыть рядом с Табири, показать ему землю такой, какой ее видел сам Тианнан, было почти болезненным. И если слепой бог решит отказаться…
Думать об этом не хотелось.

Тиа удобно устроился на подушках и никуда не собирался двигаться. В его руках уютно расположился любимый, такой нежный и трепетный. Легкие неуверенные из-за слепоты ласки разливали по телу сладкую истому, самую чуточку возбуждая. На самом деле Тиа очень любил своего слепого бога, и это естественно вызывало у него чувство желания и стремления быть как можно ближе к нему. Но он перенаправлял свое влечение в область нежности и тепла, стараясь окутать возлюбленного заботой и лаской, а не загонять в постели, как ломовую лошадь.
- Тебе понравится, я обещаю. Я отведу тебя в места, где нет никаких просящих и страждущих, где ты сможешь отдохнуть и насладиться свободой и покоем. А я буду рядом. Будем только ты и я. – он прикрыл глаза, наслаждаясь легкой лаской прикосновений любимого, его поцелуями. – Мы будем гулять босиком по зеленой сочной траве, есть сладкие нежные фрукты и слушать пение птиц. Это будет наш с тобой рай на двоих, Табири.
Его пальцы мягко поглаживали стройное хрупкое тело парня. Ласкали нежную кожу поясницы, легонько скользя самими кончиками, едва касаясь, даря ощущение тепла. Улыбнувшись, Тиа зарылся носом в серебристые волосы, прижимая возлюбленного к себе теснее. Его сердце наполнялось неведомой, непередаваемо прекрасной мелодией любви и нежности, когда он видел своего слепого, но невероятно прекрасного бога.
Табири…
Знал бы ты, сколько ты для меня значишь…
Табири…
Ты вдохновляешь меня, чтобы я мог служить вдохновением для других. Ты даешь мне воздух, чтобы дышать, пищу, чтобы есть, мир чтобы жить… Ты смысл всей моей жизни…
Порой мне кажется, что все вокруг было создано только для того, чтобы мы могли встретиться…
Как глупо… Но я так счастлив рядом с тобой.
Мой Табири…
Он бережно прижимал парня к себе, поглаживая его по обнаженной спинке, перебирая волосы, покрывая легкими поцелуями родное личико. Здесь и сейчас для него не существовало ничего, кроме возлюбленного. В нем одном, в Табири, сейчас заключался весь огромный мир, весь смысл, каждое мгновение жизни.

Табири уснул. Он казался таким нежным и хрупким, таким беззащитным сейчас. Он, тот, кто олицетворяет собой закон и порядок, кто для простых смертных сама справедливость… Для них, он сильный, непоколебимый, уверенный и монументальный. Как скалы, как сам остов жизни, стержень всего, что создано любящими и бережными руками Творца, кем бы он ни был.
И только Тиа видел в нем хрупкость, нежность, невероятную красоту. Видел его таким, каким Табири был разве что для своей матери. Отец не часто бывал здесь, и Тиа сомневался, что его возлюбленный позволял видеть себя таким вот… Танцовщик бережно обнял любимого. Как же он ненавидел тот день, когда произошла эта трагедия. Ему было больно видеть, как Табири страдает. Ему было отчаянно больно понимать, что в мире никому нет дела до одиночества и вечного блуждания во мраке слепого бога.
Бережно подняв его на руки, Тиа прижал любимого к себе. В который раз он вот так держал его на руках, обнимал, спящего. И в который раз он давал себе слово защищать и оберегать любимого, от всего, даже ценой своей бессмертной жизни. Осторожно, чтобы не потревожить спящего бога, он уложил его на постель, устраиваясь рядом. Укрыв обоих покрывалом, заключил в объятия Табири. Так было куда спокойнее и приятнее.
Чувствуя его тепло, тяжесть его головы на своем плече, слыша сонное сопение и тихие вздохи, Тианан погрузился в сон. Сон сладкий, как налитые соком яблоки в саду Лориайла, нежный, словно лепестки роз, взлелеянных самой Шиархи, чуткий, как чувствительный слух самого Табири. Сон, приносящий покой и радость, но готовый прерваться в любое мгновение, если хоть что-то попробует потревожить его возлюбленного.
Ему ничего не снилось. Ему никогда ничего не снилось, когда рядом находился Табири. Сны воплощали в себе скрытые желания, стремления, цели и переживания. А рядом с любимым, Тиа нечего было желать, не к чему стремиться, не о чем переживать. Все, что могло бы вызвать подобные чувства, сейчас находилось рядом с ним, в его руках. Такое очаровательно спящее и восхитительно прекрасное, трепетно любимое существо.
Для кого-то Табири был просто богом, для кого-то любимым сыном, или богом, с чьим мнением нужно было считаться. Для кого-то… Но для Танцовщика он был всем. Целым миром, огромным, бескрайним, невероятно разнообразным и многогранным, наполненным яркими красками, мягкими тенями, резкими росчерками и тонкими линиями. Он вмещал в себе все – цвет, объем, наполненность, смысл. Для всего мира он был богом, а для одного конкретного бога – целым миром.

Утро. Еще одно утро, в долгой череде других таких же…
Но это утро особенное.
Легкие, немного пугливые и осторожные ласки любимого пробивались сквозь сон, своей нежностью доходя до самого сердца. Это делало утро особенным. А еще то, что впервые ему не нужно было осыпать личико Табири легкими извиняющимися поцелуями. А потом подниматься и уходить. Впервые, он мог остаться рядом. И это было лишь первое утро в их маленьком персональном пусть и коротеньком счастье.
Перевернувшись на бок, Тиа привлек хрупкое тельце возлюбленного к себе, укрывая в своих объятиях. Чуть наклонив голову, он поймал губы Табири, накрывая их своими, и увлекая в легкий, неторопливый, полный счастья поцелуй. Это первое утро, которое они могут спокойно провести вместе так, как хочется им, никуда не торопясь, ничего не опасаясь. Первое утро, за которым последует день, а потом новый вечер, полные безграничной нежности, искристой радости, и бурлящего счастья. Только вдвоем.
Спешить было некуда. Потому Тианнан мог позволить себе поваляться в постели, наслаждаясь теплом тела любимого, его ласками, неторопливо отвечать ему на утренние нежности, осыпать поцелуями. Не извиняясь за спешку и уход, а отдавая всего себя только ему одному. Отдавая, и обещая еще много нежности и ласки, любви и радости. Обещая остаться с ним. Сегодня, по крайней мере, точно.
Хрупкое тело его слепого возлюбленного дрогнуло в руках. Осторожно поглаживая его по спинке, Тиа тихо шептал на аккуратное ушко нежности, успокаивал и обещал защищать. Чувствуя, как постепенно расслабляется тело Табири, танцовщик поднял его личико и заглянул в пустые глаза.
- Я люблю тебя, Табири. – тихо шепнул в его губы, осторожно касаясь их своими, прихватывая нижнюю губами, бережно и почти невесомо целуя. – Я так давно хотел сказать тебе это. Доброе утро, Табири.

Сколько отчаянья… Его просто затопило в этом отчаянии, с которым к нему жался дрожащий возлюбленный. Великая Шиархи, неужели Табири всегда с такой невероятной, невозможной обреченностью встречал каждое утро? Утро, когда ему, Тиа, приходилось уходить…
На глаза навернулись слезы. Слезы беспомощности и горечи. Они – боги. Всемогущие, бессмертные, правители этого мира… Боги, рожденные, чтобы служить смертным. Не имеющие ничего, кроме своего призвания. Не имеющие даже права любить и быть с любимым…
Прижимает к себе дрожащее тельце любимого, покрывает его личико поцелуями, в естественном стремлении успокоить, укрыть в своих руках от горестей этого мира, согреть и защитить то единственное, что дорого ему больше собственной жизни. Поцеловал нежно и трепетно, лаская языком каждый уголочек рта любимого.
- Табири… Я никуда не иду, Табири… Успокойся, мой нежный… Все хорошо… - нашептывает тихо в его губы, перемежая слова с поцелуями. – Я с тобой… Сегодня я останусь с тобой… Тише, счастье мое…
Да, сегодня. И еще несколько счастливых до невозможности дней. Сколько им дадут отдохнуть? Сколько отведут времени, чтобы насладиться друг другом? Тиа не знал. Но хотел сделать все возможное, чтобы Табири был счастлив. И вспоминал это время с улыбкой, а не в слезах.
Погладив его по щеке ласково, обхватил ладонями лицо любимого и заглянул в глаза. Пустые, холодные, невидящие, они, казалось, все равно были полны отчаяния и боли. Боли потери.
Табири так боялся, так не хотел его отпускать, что даже забыл о вчерашнем уговоре. Бедный, одинокий Табири…
Тряхнув головой, Тианнан поджал губы. Он во что бы то ни стало проведет это время с возлюбленным. Будет игнорировать все призывы, не будет обращать внимания ни на кого. Хватит. Из-за этих смертных, он не может подарить своему драгоценному слепому богу немного счастья и любви. Это, в конце концов, не справедливо!
Бережно поцеловал его глаза, словно желая успокоить, забрать всю боль из них, потом осторожными нежными поцелуями спустился на щеки, губы. Осторожно, ласково поглаживает пальцами его скулы, скользя по гладкой коже кончиками чувствительных пальцев.
- Табири, любовь моя, не бойся. Я не уйду никуда. Я останусь с тобой. И возьму тебя с собой вниз. Мы же вчера так хотели, помнишь? Я обещал отвести тебя в наш маленький рай для двоих. Не плачь, милый. Я не хочу, чтобы ты плакал.
Обнял его бережно, прижимает к себе, ласково гладит его по спине, чуть путаясь в волосах. Сегодня, все будет так, как пожелает его любимый. И ничто не сможет помешать этому. Никто!