Солнце уже сдавало позиции, погружаясь пядь за пядью за верхушки густого леса на западе предместий: его сизые тени аккуратно ласкали землю под ногами Клавир. Рано вечерело. Чья-то неведомая воля украсила празднично-серебристой тканью дали. Алым бархатом загорелись верхушки еще не проснувшихся после долгой зимы деревьев. В вечернем воздухе чувствовалась прохлада ранней весны, но на женщине был одет видавший виды кафтан, шерстяная косынка, закрывающая голову и шею, шерстяные подштанники прикрывались длинной, тяжелой юбкой из сукна, да валенки, чей срок давно уже прошел. Рядом устало ковылял буланой бык, чьи бока мощно вздымались и опускались от тяжелой работы: с сохой по промерзшей земле ходить, это не мешки ворочать. Шкура его лоснилась от пота, ловящего блики уходящего солнца: казалось, будто бык покрыт рубиновыми каплями крови. Из ноздрей его белесыми облачками выходил пар.
Клавир оглянулась за спину, вытирая взмокший лоб: за день удалось одолеть лишь треть всего поля, но земля поддавалась с трудом, а женские руки слишком быстро озябли от холода и не могли придавливать соху, из-за чего вынуждена была проходить по нескольку раз по одной борозде. Приходилось частенько нагибаться, чтобы убрать с пути камни да подрезать особо толстые корни, что обвивались вокруг лезвия, не давая проходу. Еще оставалось немного времени до темноты, за которое девушка, совсем еще молодая и хрупкая, не познавшая сельской да семейной жизни, хотела успеть пройти по краю поля до леса, а затем – обратно, а оттуда уже и к хате гнать. Ободряюще похлопав отдыхающего бычка, Клава подтянула его к началу края поля и принялась наваливаться на рукоять с той силой, что еще оставалась. Ноги увязали в разрыхленной земле, изморозь таяла и превращала ту в грязь. Мокрые комья земли прилипали к валенкам, слипались в массивные наросты, из-за чего приходилось останавливаться, чтобы снять мешавшее месиво прутком.
- Ничего, Воробушек, сейчас немного поработаем, а дома я тебе чистого молочка дам. И-эх! – Девушка прижалась к плугу грудью, проламывая землю. – Пахучего сена тебе выдам. А там и до летних теплых деньков недалеко – фуражом откормишься. Ну, давай! – Девушка хлестнула прутком по бедру бычка, чтобы тот не увиливал. У самой уже в животе урчало от голода, но дневной паёк был съеден еще в полдень, а за добавкой идти – это ж тратить бесценное время. Скоро засевать уже надо будет, а земля воздухом ни напиталась, да и сорняков в этом году уродится – тьма, так как осеннюю пахоту они с Леором пропустили, не до того было.
Ноги подгибались от усталости и разболелась голова – свежий воздух — это, конечно, хорошо, но всему надо знать меру. А ведь дома еще и ужин готовить надо, курей накормить, сена воротить тоже некому. Леор если и придет с лесопилки, то от него помощи не жди – суп выхлебает, драников наестся, запьет медком пряным прямо из крынки, если повезет – вставит по-быстрому на сон грядущий, да удовлетворившись носом к стене отвернется, храпом хату наполняя. Сама Клава уже привыкла к таким распорядкам, молясь на то, чтобы поскорее детки возымелись, да сердце черствое растопили у мужа.
Но пока оставалась она, Воробушек и невспаханная земля, что требовала к себе внимания, не желая раскрывать свои недра под дерзким натиском орудий, а солнце не останавливало своего хода.
- Пш-шел!

Запах земли приятно щекотал ноздри, а вечерняя прохлада наполняла грудь самой жизнью. Если бы так сильно не ныли руки и ноги – девушка бы пустилась в пляс. От праведного труда тело требовало отдыха, а душа мечтала вырваться на волю. Сердечко алой птахой трепетало в груди. Дойдя до середины поля, Клава улыбнулась и налегла на соху всей мощью девичьего тела, поторапливая Воробушка – близость окончания работ придавала сил, открывая «второе дыхание».
Борозда складывалась в тонкую прямую нить, симметричную остальным трем: комья земли создавали ровные ряды, темные, пахучие, казались черными на белесо-серой невспаханной земле. Первые птички уже слетались, пытаясь выискать жучков и червячков среди такого пиршества. Дождевые черви неспешно переваливались кольцами, то тут, то там выползая подышать весной, не зная, что сезон охоты на них уже открыт. Клавир и сама не прочь была накопать червей, да у дома в компосте черви пожирнее, да понаряднее будут – все ж в тепле, да сытости росли. А затем ведь и на рыбалку можно, тонкий ледок уже сошел, самое время удочку закидывать.
- «Эх, сейчас бы плотвичек наловить, небольших таких, с ладошку. Или подлещика! Вот ужин так ужин тогда будет. Только-бы местечко моё не застолбили!» - Клавир вспомнила о найденном схроне прям перед наступлением холодов: тихое, закрытое со всех сторон непролазными зарослями ивняка, да малинника. Потом через небольшой приток пройти, а там, близ бережка, островок волосистый. Ежели на северо-восток повернуться, аккурат так, что и солнышко глаза не щиплет, и тело прогревается лучами-печками; то вот в том месте, на расстоянии закинутой лески, будет углубление в речке, где рыбка то вся и прячется. Вот удивила она в прошлом году мужиков хуторских, когда с ними на развилке сошлась с рыбалки (они-то, бедные, на другой стороне речки рыбачат, своим привычкам не изменяя), а в обеих руках по ведру карпами да лещами заполнены – и все жирные такие! Опосля мужики, украдкой от баб своих, встречались по утру с Клавкой, да выспрашивали, мол, что да как. Но местечка своего заповедного девушка не выдавала, а лишь о наживках, да прикормках поведала, да посоветовала на бровку пойти, чем вдоль кустов безраздумно раз за разом сидеть.
А ведь надо самой о наживке подумать – не мотылем одним земля полна. В этом году Клава планировала жуков, что в месяц Тианнана прилетают, наловить, а также живцов и кузнечиков. Но пока рассчитывать придется или на гороховую мастырку, либо испачкать руки в дерьме, наловив опарышей.
За сладкими думами Клава и не заметила, как дошла почти до конца поля – с десяток метров оставалось, как на перерез к ней медленно кто-то подкрадывался. Высокий, худой силуэт шел медленно, уверено, приближаясь со стороны заходящего солнца, отчего тени словно укрывали его от недостойного взора девки. Но сердечко-то девичье не обманешь!
- Леор! – Клавир, не даром, что вымоталась, кинулась на шею любимому мужу, готовая расцеловать его. «Не уж-то решил помочь? Вдвоем-то мы быстро управимся и вместе домой воротимся». - мысленно девушка уже подрагивала от нетерпения и радости.
Тени продолжали играть в свою игру, прикрывая лик подошедшего. Когда до незнакомца, а теперь девушка была в этом уверена, оставалось не более полуметра, крестьянка осознала, что и волосы у Леора короче, и ростом он ниже, да крепче в плечах, но взятый разбег и раскинутые руки уже не остановить, коли кости дороги. Клава лишь зажмурила глаза до боли.

Клавир чувствовала, как крепкие пальцы, будто лапки паука-мохнонога, сжимают ее за предплечья, сдавливая их чуть сильнее, чем того хотела бы сама Клавир, и ставят ее на место. Открывая рот, как рыбка, выброшенная на берег, девушка хватала воздух и во все глаза смотрела на незнакомца, пытаясь разглядеть его. Никогда прежде она не видела его на хуторе, да такие здесь и не проходят.
«Разбойник? Искатель легкой наживы? Или, не приведи Шиархи, мытарь раньше срока заявился?» - Клава пыталась найти в облике незнакомца отличающие приметы, которые выдали бы сборщика податей. Но взгляд ее остановился на выглядывающих из-за спины путника двух эфесов, чьи навершия ловили каждый блик, будто всасывая его в себя. «Они будто сыты и довольны,» - подумала девушка, зябко поежившись, хотя еще с минуту назад испытывала жар во всем теле.
Путник улыбнулся, и в свете багряного заката эта улыбка показалась крестьянке еще более зловещей, чем головки на рукоятях мечей. Она сделала шаг назад, затем второй, третий, опустила руку в карман кафтана, сжимая в ладошке грязный ржавый нож. Не то, чтобы он мог помочь ей, но толика самоконтроля вернулась в ее испуганную душу.
- Доброго вечера, миледи, прошу прощения за столь внезапное появление. – Мужчина продолжал улыбаться, но у Клавы мурашки по коже полезли. «Миледи? Внезапное появление? Это что за чертовщина? И говорит как чудно̀.» Девушка глазами рыскала по скрывающейся в тенях опушке леса, чтобы увидеть подельников этого «господина», но край леса отвечал ей гробовым молчанием. Откуда-то из чащи взлетела стайка переполошенных чем-то птиц, кричащих угрожающе, взметнувшихся в быстро темнеющее небо, закрываемое тучками. «Кажется, дождь собирается…» - подумала она отстранено. – Я увидел, что вам сложновато справляться здесь одной, поэтому подошел, дабы предложить свою помощь. – «Ага, как же! Увидел он! Иш, как глазками рыщет, будто зверь хищный. Сейчас Воробушка на лезвие поднимет, соху сломает, хату сожжет. Знаем мы таких, в шею гнать его надо… Помощь он предлагает, небось еще скажет, что бескорыстно! Да кто ж ему, вражине, поверит.» - Клава уперла руки в бока, продолжая отходить к бычку, ласково потрепав того меж рогов.
- Да Вы, хасподин, чай не местный? Вона и железки какие мудреные у вас. Труден путь то был, по буеракам? – Осмелев, девушка постаралась отвлечь «Хасподина» от желания разбоя светским разговором. Когда глаза чуть привыкли к сумраку, крестьянка смогла разглядеть и другие тревожные «звоночки» - и штанцы на путнике коротковаты, не по размеру, и тулупчик явно с чужого плеча. «У-у-у-у… Ворюга срамной! До исподнего отхапал уже какого-то бедолагу.» - Как бишь, Вы говорите, Вас звать? – Чувствуя тревогу женщины, Воробушек стал нервно воротить головой и топтаться на месте, вминая землю под собою, а хвостом с кисточкой так по бокам и бьет – Клава и в этом услышала зловещий знак: будто кто хлыстом погоняет.