Любовь всей жизни

---

Druella Black (née Rosier)  |  Друэлла Блэк (в дев. Розье)
Любовь - это прожить больше тридцати лет в браке и ни разу не попытаться друг друга убить.

чистокровная, 49-50, светская дама, меценат |Michelle Pfeiffer

---

ПОДРОБНОСТИ

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ

Ты была невероятно красива. Мерлин свидетель, Друэлла Розье была самой красивой женщиной Англии. Таковой и осталась по сей день. Один взгляд на тебя доставляет невероятное удовольствие всем мужчинам и рождает болезненную зависть у женщин. Ты знаешь об этом, ты научилась пользоваться этим. Но не за красоту тебя полюбил твой муж. И не красотой лишь одной ты добилась всего в своей жизни. Ты умна. Чертовски, неприлично умна. В тебе есть та сила, скрывается под нежностью женского обаяния. Ты одна из самых сильных и стойких людей в этом мире. Ты знаешь, что такое горе, ты даешь ему право на существование. Но ты знаешь, когда необходимо перейти от горя к жизни, как дальше делать шаги в этом мире. В тебе это было всегда - стойкость принимать судьбоносные решения.
Ты была любимицей в своей семье. Тебя ждали, твоего рождения хотели. В этой истории нет деспотичных отцов и холодных матерей. Строгость родители слихвой компенсировали тем, что могли дать: воспитание, знания, опыт. Они сумели подготовить тебя к жизни, сумели научить тому, как выстоять в, казалось бы, нечеловеческих условиях. Они сделали тебя такой. Тебя выдали замуж в довольно юном возрасте за младшего из семьи Блэк. Что может младший? Что достается младшим? Но в тебе всегда была мудрость и умение ждать. Этот брак был по договору, вы практически не знали друг друга, но это послужило поводом начать знакомство. И дело пошло. Любовь не рождалась внезапно и сразу. На это ушло много труда, твоего труда. Ты создала эту ветвь семьи, ты добилась того, что ваш брак оказался нерушим и крепок. Ты быстро поняла, как вести себя в новой для тебя семье, поняла, что за человек твой новый муж и сумела полюбить его таким. Но не любовью единой держится брак. Иногда тебе казалось, что ты ненавидишь своего мужа. Когда в тебе кипела юность и жар страстей, а рядом с тобой был полностью лишенный эмоций человек. Все постепенно пришло в норму. Ты стала спокойнее, а в твоем муже зародились чувства.
Ты хищница. Та, что до последнего вздоха будет бороться за свое потомство, прыгая на стрелы охотников. Та, что хранит свой дом и детенышей. Та, что лишь мудростью сдерживает матриархат. Ты награждена отличным умом, ты могла бы стать политиком. Но тебе это было ненужно. Тебе нужен сильный муж, которому ты будешь верна. Сила - вот, что ты ценишь, но ум - то, что ты всегда выберешь. В этом мире есть лишь два порока, которые вызывают в тебе ненависть - слабость и глупость.
Иногда тебе кажется, что рядом с Сигнусом и ты лишаешься "лишних" чувств, но ты не такая. Тебе живы эмоции, чувства. Все понемногу они полезны. Ты выбрала мягкую лапу вместо острых обнаженных когтей. Когти постепенно стачиваются, переставая защищать, а в мягкой лапе они всегда острые и готовы впиться в глотку каждому, кто посягнет на твою семью. Ты тиха и спокойна, мягка и женственна. Но Мерлин спаси того, кто решит считать тебя слабой.
"Пока мужчины воюют, нам необходимо сохранить мир вокруг" - девиз всей твоей жизни. Ты подписываешь тонну чеков и векселей, даешь один званный ужин за другим, что бы собрать золото в помощь очередным сиротам или мало обеспеченным семьям волшебников. Волшебная кровь - это рад, который нужно оберегать. Великий дар, которым награждены все вы. И который у вас пытаются украсть. Ты умеешь быть жесткой, когда это нужно. Ты умеешь обрубать связи и забывать людей. Ты отрезала часть своего сердца и научилась жить с вечно кровоточащей раной от потери дочери. Твоего ребенка. Ты принимаешь всю жестокость реальности вокруг, но твердо стоишь на ногах, обеспечивая стабильность для тех, кто рядом с тобой. Ты куда сильнее, чем принято считать. Твоя сила в мягкостью, доброте, воспитании. Твоя опасность в том, что у женщины твоего статуса всегда множество лиц. И все их не видел никто.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Семья Блэк в полном сборе, не хватает лишь удивительной и потрясающей Друэллы. Свет сердца Сигнуса и мать трех невероятных дочерей. Игра не заставит себя ждать, планов очень много, а крутые повороты сюжета непредсказуемы и опасны.

СПОСОБ СВЯЗИ С АВТОРОМ

всегда тут

---

Пример поста

Эта женщина... Эта женщина всегда была нерушимым оплотом стойкости и воли в жизни Сигнуса. Хрупкая, но лишь внешне, она всегда была для младшего брата примером и маяком в бушующем море непонятого. Именно Вальбурга была тем человеком, что стояла между ним и безумием всю его жизнь. Сестра всегда была ближе всех в рода, она всегда была лучшим другом, нечто большим чем просто родственница, что помогала его воспитывать. Сигнус не так хорошо помнил родителей, но все свое детство он помнил ее. Ее стойкость, ее силу, ее непреклонность. Никогда за всю свою жизнь Блэк не видел ни ее слез, но боли в этих глазах. Она казалась ему чем-то нереальным, чем-то, что достойно описания самых знаменитых поэтому. Боудика, что собрав верных воинов, пошла в поход на римскую империю, не страшась ничего, лишь оплакивая сыновей. Женщина, достойная самых громких легенд. Женщина из приданий.
Вот уже месяц прошел с того момента, когда этой женщине разбили сердце. Младший брат, как никто знал, каково терять ребенка, пусть даже оставшегося в живых. Тем больнее была утрата. Вот он, живой и здоровый, ходит по миру, но он больше не твое дитя и никогда им не будет. Если вещи страшнее смерти. Оплакивая свое чадо, ты носишь траур, твое сердце разрывается от боли, но постепенно, год за годом ты успокаиваешься. Ты свыкаешься с мыслью, что в твоей жизни больше нет дитя. Но когда этот ребенок ушел из твоей жизни, при этом оставшись в живых. Когда каждый шаг напоминает тебе, что где-то там, живет часть самого тебя, это наносит новые и новые раны, не давая утихнуть твоему горю день ото дня. Рана продолжает кровоточить. Непостижима человеческая душа. Непостижимо то, как много боли мы способны вынести, оставаясь самими собой.
Сигнус знал, что случилось в доме его сестры. Он знал о том горе, что постигло Вальбургу. Знал, как тяжело она переносит произошедшее. Впервые услышав о том, что племянник сбежал из дома, Сигнус ощутил сильнейшую волну воспоминаний. Тот же поступок, почти те же мотивы... Те же громкие слова обвинения из еще детских уст, не знавших самой жизни. Обвинения детей опасны. Тебе кажется, что это лишь слова, пустые, несерьезные, изменчивые. Но что, если стержень, что живет во всем вашему роду столь же крепок и в них? Или еще крепче. Они твердо стоят на своих убеждениях, которые идут вразрез с тем, чему их учили.
Прежде чем посетить свою сестру, Сигнус отправил к ней Друэллу. Уж кто бы мог понять чувства матери, так это мать, так же потерявшая ребенка. Сам же Блэк направился прямиком к этой стороне этого неумелого детского спектакля. К его главному актеру... Уже имея некоторый опыт разговора с беглецами из собственного дома, Сигнус хотел скорее убедиться в том, что все вышло точно так же, нежели вернуть мальчишку в семью. После прошлого раза мужчина понимал, что это бесполезно. Этому поколению невозможно противостоять традиционными понятиями, они слишком далеко ушли вперед. За ними уже не угнаться.
Разговор, как и предполагал мужчина, не увенчался успехом, но щедро наградил мужчину пониманием всего произошедшего. Самые страшные опасения Сигнуса подтвердились. Он не желал называть детей предателями, но обязательства перед родом требовали от него определенных поступков. На стене дома на Гриммо будет новый выжженный портрет. На древо станет смотреть еще больнее, но кто бы хоть раз показал свои истинные эмоции в этом доме, в этой семье. Уж точно не тот, кто возвел сдержанность в абсолют.
Сигнус прибывает в знакомый ему с самого детства дом. Теперь же он кажется, укутанным мраком. Все в этом доме кричит в мертвой тишине. Все портреты их предков на стенах готовы вопить о той боли, что парализовала дом. Так же было и с Блэк-холлом, когда фамильное гнездо навсегда лишилось Андромеды. Это кричит сама магия, та родовая магия, на которой держится все. Не останется никого из рода, и дома рухнут, обратившись в прах. Это живая материя, пусть и не осязаемая, но ощутимая. И от нее оторвали кусок. В ней прожгли дыру размером человека, что рискнул собственной семьей. Эта магия стала слабее ровно на одного несколько лет назад, а теперь и на двух... Дома волшебников, пропитаны ею, она держит, она защищает, она спрочает этот целостный организм, который сейчас лишился серьезной своей части. Это не может не быть заметным.
Эта женщина... Она открывает ему дверь, словно ничего не произошло. Но произошло и это видно, читается на той маске, что надевает Вальбурга, прежде чем принять родного ей человека. Ему ненужно приглядываться, что бы заглянуть за деланную беспечность. Уж кто-кто, а сестра и ее привычки ему отлично знакомы. Даже те, на которые она не обращает внимание.
— Доброго дня, Вальбурга... Прибывать без предупреждение не в моих правилах... Ты же знаешь... — в этом доме стало тихо. Так, что голос сам собой понижается, будто дом опустился в траур похорон. На одного человека он стал мертвее, на один голос тише. Сигнус направляется с сестрой наверх, не дело им говорить в коридоре или же там, где их могут услышать. Не Орион, нет. Он в курсе приезда брата. С ним у Сигнуса будет отдельный разговор в этой ситуации. Отцы лишь внешне кажутся безучастными, холодными, равнодушными. Все это — лишь игра стереотипов, не более. Способ держать себя перед обществом. Притворяйся, пока твоя ложь не станет правдой в случае, если ничего не можешь изменить. Сигнус не любил действовать этим путем, но иногда лишь он один и оставался, как обезболивающее при тяжелом недуге.
Он старается быть тише, внимательнее к Вальбурге. Приказывает Кричеру принести чай в покои хозяйки. Ей необходимо беречь себя. Странно, что миссис Блэк сама вышла встретить гостя. Лишнее в данной ситуации.
— Как ты, сестра? — скинув плащ по дороге в руки домовика не глядя, Сигнус закрывает за собой дверь, входя в спальню сестры. У стен в старых домах есть не только уши, но и глаза. А еще они говорят, и иногда ужасные вещи, словно впитали всех призраков рода. И последнее, что стоит делать — это их слушать, — Мне следовало прийти раньше, прости... Я оставил тебя наедине с этим. Думал, Друэлла сможет тебя поддержать.

ЖДУ КРИМИНАЛЬНУЮ СЕМЬЮ

---

Carlo Augusto Cavalcanti |  Карло Август Кавальканти чистокровный, 59 лет, дон семьи, артефактолог|Johnny Depp ПОДРОБНОСТИ Карло Август Кавальканти (родился в 1923) — наследник своей семьи, почтенной, достаточно древней и именитой, известной своими зельеварами, сильными волшебниками, людьми с часто редкими или доведёнными до предела возможного способностями. Говаривают до сих пор, что среди Кавальканти веке в 15 были некроманты. Были действительно Карло знает об этом прекрасно из семейных книг да родового древа, в котором указаны разные детали, о которых посторонним лучше не знать. У семьи всегда был достаток, всегда им сопутствовала удача, они были баловнями судьбы, собирая богатый урожай способностей как магических, так и умственных. Слухи сообщают ещё больше: о тёмных магах, которых боялись, о связях с «отравителями» Медичи и многое-многое. Но что имел наследник такой истории по факту? Ничего. Карло ждал лишь разорённый дом, в котором от былого величия осталась лишь мебель да убранство. Былых денег у семьи уже не было, отец средний волшебник с средним же достатком и не понятно даже, то ли его так обучали ужасно, то ли он тот самый «урод» в семье. Но Карло, выросший на историях о своих же предках, понять семейного упадка не мог, а потому старался как мог, делал всё, лишь бы не быть похожим на бесхарактерного, слабого отца, позволившего их семье скатиться в такую пропасть. Он упорно занимался, думал без конца о том, как сделать себе имя, как вернуть имя семьи. Среди них были сильнейшие, а сейчас? А сейчас он начинает практически с нуля, норовом и умом забирая управление семьёй из рук отца, открывает сначала лавку, затем расширяет её до магазина, а затем и сети магазинов в разных странах, создаёт артефакты повседневного пользования, понемногу начинает зарабатывать, находит сам достойную партию. Сицилия и Италия места сугубо семейственных, это возможность, это статус, это связи. И любовь, чего уж греха таить, но приходит она далеко не сразу и не легко, но в выборе спутницы жизни он уверен. И уже в двадцать пять обзаводится наследником, которого воспитает в лучших традициях их семьи. Военные годы пришлись на последние годы его учёбы и из них он вынес многое, а в последствии ещё и заработал. Мир был полностью разрушен для всех, а на этом можно было поживиться: мелкая контрабанда, опасные артефакты, в создании которых он поднаторел, покровительство другим, менее защищённым, поиск полезных знакомств и связей. И в короткие сроки он поднялся буквально с самых низов до того, что он имеет сейчас: деньги, влияние, сила, семья. И пускай его и его людей зовут мафией сколько угодно. Они Семья, им знакома Омерта, но когда речь идёт о репутации, о кровных родственниках, о союзниках и друзьях, которые долгими годами доказали свою преданность, разве это будет играть роль?

Marcella Maria Cavalcanti |  Марселла Мария Кавальканти чистокровная, 54 года, донна семьи, возможно есть свой небольшой бизнес |Rachel Weisz ПОДРОБНОСТИ Марселла Мария Кавальканти (в девичестве Буджардини 1928 года рождения) — урождённая чистокровная неаполитанка, выросшая в богатстве и уважении. Её отец, занимавший пост в правительстве, мог обеспечить и дочь и жену всем, что бы они ни попросили. И Марселла росла той, кому доступно всё, той, что получает желаемое любым возможным способом, а если ей этого не дают, то берёт сама. Ей нравилось положение её семьи, ей нравилось управлять и не сказать, что она, учащаяся у своего отца, была в этом плоха. Она с детства научилась быть выше «недостойных», но мило и скромно улыбаться при необходимости, быть хитрой и обходительной, но опасно-острой при желании. И в отличие от своей матери, прекрасной светской сеньоры, но никакущего лидера, Марселла готова была управлять даже собственным мужем, лишь бы всё было так, как хочет она. Волшебница не капризна, не истерична, но обладает высочайшими требованиями комфорта. И уже в свои двадцать лет она думала о том, что найдёт какого-нибудь мужа-политика, из которого будет верёвки вить, может «бизнесмена» из числа первых, но жизнь свела её с начинающим Карло, который цеплялся за былую славу рода. Это смешило рассудительно-холодную девушку, но она лишь улыбалась и кивала. У него был потенциал и под её лёгкой рукой Кавальканти точно добьётся всего и даже большего. Марселла вынашивала этот план несколько месяцев, общаясь с ним по переписке, вежливо флиртуя, тонко намекая. И она не знает, понимал ли он, но когда она взяла его фамилию, когда она переступила порог чужого дома, всё изменилось. Буквально. Нет, у неё по прежнему было всё, что нужно конкретно ей для комфорта, но управлять мужем не вышло. Впервые в жизни она потерпела крах полнейший. Карло оказался ловчее её и справился со своим родом сам, сделал её своей Донной, хозяйкой, главой семьи, второй после него казалось бы. Но это было не то, чего ждала женщина. Она-то думала, что у неё в руках будут все карты, а ей достались лишь огрызки, как она думала. А тайны, неполноту информации она любила ещё меньше, чем своего мужа как оказалось. Была ли любовь? Возможно, но не сразу для обоих и не так уж долго для неё. Их общий сын стал для неё какой-никакой отдушиной, возможностью воспитать верного лично ей мальчишку, который будет рассказывать ей всё сам, но нет. Он упорно слушал отца и ни в какую не думал менять ориентиры. Дочь уж должна быть более покладистой, да? Нет. Ни разу. Норовом в своего упрямого, целеустремлённого, железобетонного отца... она бесила. Она не желала понимать того, что внушала ей Марселла. Важнее её, матери, и жизни самой девушки нет ничего, но та упиралась в отцовские догматы. Катарина знала больше, знала лучше. И даже страх и насилие не помогали вразумить нахалку. Ничто не помогало.

Gianluca Pietro Cavalcanti |  Джанлука Пьетро Кавальканти чистокровный, 34 года, капо семьи, владелец кофейни «Giorno de Luna» |Matthew Daddario ПОДРОБНОСТИ Джанлука Пьетро Кавальканти (родился в 1948) — старший ребёнок в семье Кавальканти, наследник и опора отца. У Карло может быть сколько угодно капо, консильери, людей, думающих, что их место за ними навечно, но никого ближе и посвящённей в тайны Семьи, чем его сын, не будет никогда. Именно Джан знает всё о делах семьи от и до, именно его отец с детства натаскивал по законам, экономике, магии, готовил из него достойного сына достойного отца, что не поступит как его дед, безжалостно просрав весь потенциал семьи и спустив созданное огромным трудом наследие. Понимал ли это маленький Джанлука? Хотел ли он всех этих уроков и правил? Нет, он и не думал о наследии семьи, о роде, об обязанностях, будучи ребёнком, желающим просто игр и веселья. Не сказать, что у него не было друзей, времени на игры, но хотелось больше. И он долго не понимал, почему отец так трясёт его со всем этим, делает из него губку, впитывающую любую полезную информацию. Понял, когда стукнуло пятнадцать, когда уже была маленькая сестрёнка, когда отец рассказал о том, чем была известна их семья, чем занимается он сам. Без прикрас, без замалчивания. Некромантия? Было дело. Зельевары? Полно. Кажется, даже метаморф водился колене эдак в десятом, а то и дальше. «Хочешь, чтоб тебя помнили, сын? Тогда стань тем, кого можно запомнить, кого достойно было бы помнить». И Джан пытался, поняв, почему отец так держится за своё дело, за свою «мафию». Чтоб сохранить род и память о нём, чтоб защитить семью, чтоб обеспечить им возможность жить. Хотел ли Джан становиться во главе всего этого? Он не думал, что да. Он хотел бы простой семьи, детей может, бытового счастья, строящегося из мелочей. Встанет ли он на место отца, если и когда придёт его время? Без всяких сомнений. И уже Катарина, смотрящая на него, с уверенностью кивает, зная, что он справится. Ну или поубивает всех нахрен, водится за ним такой грешок. При всей выдержке и рассудительности, Джан далеко не всегда и не так хорошо контролирует свой гнев. Но для этого у него есть сестра, которая и остановит и скалкой отхреначит сама так, что мать родную не вспомнишь. Поначалу, подрастающая Кати думала о том, что брату будет сложно с его, казалось бы, благородством и желанием спокойной жизни, но он вливается в отцовское дело так легко и естественно, что сомнений в породе не остаётся. Да и с отцом у них одно общее заметно сразу — веет от них и силой, и властью, и умом. Смотришь и чувствуешь, что перед тобой порода. И пока остальные видят примерного, послушного сына, гордость для родителей и пример для всех, недотягивающих до идеала, Джан холодно ухмыляется, отдавая приказ на устранение. Выпускает звериный гнев, щурится, заставляя других в страхе глаза отводить и трепетно молчать, иначе тут нельзя: жёсткую иерархию здесь уважают, а за малейшее нарушение дисциплины могут и штрафное заклятие отправить. И шепотки гулом в полупустом зале стоят: сын своего отца, кремень, сталь, которую не погнуть. Их лидер уже. Со своим кодексом, выпестованным отцом, своими принципами, бесконечной верностью своим людям. Лидер, которому верили и за которым готовы были рвануть хоть в Преисподнюю. И пускай их там ждёт Дантев Люцифер.

Michele Bugiardini |  Микеле Буджардини чистокровный, 43 года, политик |Al Pacino ПОДРОБНОСТИ Микеле Буджардини (родился в 1939) – младший сын в семье видного политика Неаполя казался на фоне яркой и властной старшей сестры серым, пресным, ужасным наследником отца. Отец-то всегда был на сотню шагов впереди, всегда умел получить выгоду и добиться желаемого поста, особенно с покровительством мафии. В конце концов в политике положение высокое с чистыми руками не занять – всё пишется кровью конкурентов. И Микеле всегда казался слишком мягким, выросшим в хороших условиях, не знающим жестокости жизни, хотя и похожим нравом на отца. Он окружающим казался более уступчивым, а значит слабым. Катарина за не таким уж дальним родственником наблюдала со стороны – он никогда в Кавальканти родню не видел, разорвав все связи с сестрой после её помолвки. И верно, Марселла и сама не горела желанием общаться с братом, которым, как думала, сможет легко управлять всегда. Подарки ежегодные с припиской «Buona Natale» и не более. Марселла думала, что терпеливый, мягкий и покладистый брат побежит за любым её словом, стоит лишь в глазах блеснуть слезам, ведь она член семьи, единственная и несомненно любимая старшая сестра, которая, пусть и нехотя, но всегда была рядом и поддерживала. Фальшиво, неискренне, безразлично, но поддерживала. Семья же. Холодный, рассудительный и самое главное жёсткий нрав Микеле проявился тогда, когда он окончил Шармбатон и посвятил себя политике. Он во всём поддерживал отца, стал ему союзником и преемником, с такой же лёгкостью влился в дела «тёмные», будто это частью его жизни было всегда. Он оказался не по зубам всем тем, кто звал его слабаком и мальчишкой с золотой ложкой в заднице. Руки по локоть в кровь окунуть он не боялся, но словом мог сделать ещё больше, чем оружием. И слишком быстро стал зваться достойнейшим сыном своего отца, его продолжением, его наследием, слишком быстро заработал уважение и почёт. Никто не понимал, разумеется, откуда такая жёсткость в едва ли не пацифисте Микеле, который на капризы старшей сестры смотрел, глаза закатывая. Никто и не понимал, когда яркая Марселла оказалась не настолько волевой и сильной, как её брат, когда о нём говорить начали гораздо больше, нежели о теперь уже сеньоре Кавальканти. А Буджардини и объясняться не спешил никогда и ни с кем, лишь отшучиваясь и отмахиваясь от неудобных вопросов. И разумеется Марселла не упустила этого, когда у неё не осталось ниточек влияния на собственную семью. Ведь нет ничего превыше крови, да? И она пошла к Микеле со своей историей, просьбой спасти её от деспотичных родственников. Ну а кто Микеле, чтоб отказать? Тем более иметь под пятой столь сильную Семью выгодно. Семья ведь превыше всего.

ИЗ ИСТОРИИ РОДА

Если верить семейной легенде, род Кавальканти происходит от древнего некроманта. Он был уважаем в первых веках этой эры, он и его пугающие исследования долго отзывались шепотками на улицах, среди прочих волшебников, на семью Виталиса косо смотрели все, а те не менее одарённые волшебники, дети своих родителей (супруга некроманта приходилась превосходным зельеваром древних времён), продолжали дело своего отца. Каждый из его потомков обладал не дюжей силой и овладевал не меньшими знаниями. Люди говорят, что у каждого из четверых детей Виталиса был свой особый дар: один из сыновей читал чужие мысли по глазам, другой над мёртвыми ворожил, подобно отцу, а дочери-прелестницы, будто вейлы притягательны были, старшая обличье по воле мысли меняла, а младшая от смерти верным словом уберечь могла. И пока вчерашняя провинция Рима день ото дня сюзерена меняла, каждый из них своей семьёй обзавёлся и род продолжил.

И на протяжении веков они передавали знания, накопленные десятилетиями жизни, устанавливали связи с другими семьями разрозненной Италии, что дробилась non maghi на мелкие владения, выходцы с зернового придатка государства, они пользовались уважением у других, а их силы и знания пугали прочих магов. Ныне зовущиеся Средними Веками и Возрождением времена казались расцветом рода, когда их услуги, товары и способности пользовались огромным интересом. А они сами роднились с владетелями Флоренции родом Медичи, чья немагическая ветвь угасла в восемнадцатом веке, а волшебники и потомственные зельевары по сей день хранят славу о себе как о великих отравителях. И Кавальканти бы тоже множить и хранить свою славу, свои многочисленные таланты. Жаль лишь что-то пошло не так. Положение в Италии не менялось существенно долгие столетия, оставляя страну разбитой ненароком тарелкой, но отношения в магическом мире менялись едва ли не каждый день. И сияние звёзд над родом Кавальканти начало постепенно затухать.

На дворе вторая половина восемнадцатого века, а в роду практически не осталось действительно уникальных волшебников, старшие члены семьи негодуют, смотря на бунтующих детей, что отказываются передавать «зверские» практики наследникам, вдохновляются магловскими идеями гуманизма и уходят от жёстких рамок рода, в которых некромантия была нормальной, а предсказание кому-то смерти не шептали напугано, боясь расправы. Они смотрели на внуков и молились мирозданию, магии, Мерлину и даже магловскому Богу, чтоб хоть достоинство крови не запятнали эти вольнодумцы. Кто-то ещё помнил о закрытых в родовом домусе фолиантах, что хранили в себе всё накопленное поколениями волшебников, но уже к первой половине двадцатого века от этих скудных остатков были лишь легенды и сказки, в которые с трудом верили, смотря на действующего главу рода, в котором из «волевых черт, холодного взгляда и цепкой хватки» разве что лицо было.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Эта семья самая настоящая катастрофа, скрытая за прекрасной внешней картинкой. И если жёсткое воспитание отца дети понять могут и особых обид у них как у наследников отца нет, то безразличие и холодность матери Джан воспринимает с трудом, особенно на фоне всегда весёлой и тёплой сестры, умеющей и к отцу ключик найти и к брату, а Катарина последствия физ.насилия скрывает старательно от всех. Она на постоянном контроле со всеми, чтоб не узнали и не сломали. И всё вот это стекольно-сложно-семейное безумно хотелось бы отыграть. Тем более, что кроме личных отношений их связывает и Семья.

СПОСОБ СВЯЗИ С АВТОРОМ

лс, гостевая, тг - @MichelleBernard

---

Пример поста

— Ты уверена, что стоит идти одной, — Абель останавливает её, надавливая ладонью на грудь.
Катарина удерживает себя от закатывания глаз усилием воли, сжимает её ладонь в своей, легко отводя руку наёмницы в сторону. Эти вопросы не были чем-то необычным для них, иногда Кавальканти готова была звать Абель «мамочкой», а в половине случаев сама более походила на наседку, оговариваясь исключительно ценностью кадров. Так было проще, легче жить и не думать о лишних привязанностях, которые могут потянуть на дно в любой момент камнем, к коему привязаны ноги. Семья превыше всего, честь превыше всего. Да. Только говорить об этом направо и налево — практически самоубийство, причём медленное и мучительное с уклоном в мазохизм.
— Да, — жёстко отрезает волшебница. — Мне нужно лишь передать информацию о месте. Всё.
— Послали бы кого помельче, ты нам живой нужна, — Деби головой кивает в сторону, мол людей мало что ли?
— Это крупная сделка, решили, что должен идти кто-то из капо, — Кавальканти отпускает всё же её руку, убедившись, что Абель не повторит попытку остановить её. — В крайнем случае я свяжусь с тобой, — Катарина тряхнула рукой, на которой звякнул браслет, связанный с таким же на руке наёмницы. Итог ужасной до смешного истории, после которой у обеих нервной системы раздражаться хоть чему-то, кажется, не осталось совершенно.
Стоило ли говорить, что Белладонна лгала? Стоило ли говорить, что Абель это прекрасно знала? Знала и молчала, ведь отговорить собственного лидера, когда та всё для себя решила, практически невозможно. И опасно для остатков нервной системы и без того готовой использовать нецензурную брань вместо любых слов и махать ручкой на прощание.
Катарина тем временем берёт со стола колдографию мужчины, которую получила заранее и уже изучила вдоль и поперёк, запоминая не самое примечательное лицо. Наиболее подходящий вариант для подобных встреч, главное, чтоб никто не вмешался. Кавальканти уж слишком хорошо знает, как могут подставить другие Семьи и какую награду могут предложить за сдачу хоть кого-то из членов Семьи. В конце концов хватает законников, что хотят очистить мир от «гнили». «Посмотрели б хоть в зеркало для начала» — всегда думает волшебница перед подобными встречами, припрятав в ридикюле кинжал с парочкой действенных ядов, так, на всякий случай. Она всматривается, вглядывается в последний раз в  простенькую колдографию и сжигает кусок бумаги. Пламя в уголке фото вспыхивает на несколько секунд и тухнет, лизнув едва пальцы, отблесками поиграв в коньячных глазах.
— Знаешь, можно будет после этого дельца смотаться куда, — Катарина солнечно улыбается, подходя к зеркалу в полный рост. Чуть подбородок приподнимает, голову поворачивает в одну сторону, в другую, оценивает. — Пляж, море и блаженный отдых, — она оглядывается на Абель с лукаво-хитрым блеском в глазах, точно у ребёнка, задумавшего очередную шалость.
— Угу, толпы туристов, среди которых могут быть подосланные ублюдки, громкие дети и ворчащая Донна в придачу, — услужливо напоминает наёмница, коротко кивнув. Кавальканти морщит нос обиженно, передразнивая Деби. Но с тяжёлым вздохом соглашается. Нужно найти тихий, уединённый закуток, где их даже дражайшая матушка не достанет. И желательно как можно быстрее, постоянные попытки вернуть контроль со стороны Донны доводят до трясучки, и девушка буквально кожей чувствует подступающий нервный срыв, холодком проходящийся по спине. И он появится ой как не вовремя как, впрочем, и всегда.
Белладонна спешно возвращается к зеркалу взглядом, собирает волосы в высокий хвост, затягивая его потуже. И наблюдает как постепенно под беззвучное заклинание меняются черты её лица. На самом деле не кардинально: форма лица, носа и губ, разрез глаз едва и их оттенок становится больше зелёно-карим, чем коньячным, но всего этого вполне достаточно, чтоб её не узнал никто. Нужна лишь концентрация для поддержания чар и никаких сомнительных фляг с оборотным и ненужных побочных эффектов и артефактов, которые можно заметить и сорвать.
Она накидывает утеплённое пальто, всё же февраль в Париже месяц непредсказуемый из её воспоминаний об учебных годах, приглаживает ворот и достаёт старенький, времён учёбы же портключ, с помощью которого она летом «сбегала» в Париж к однокурсницам от «убийственной домашней скуки», иными словами от матушки подальше, когда даже за учебниками и тренировками от неё было не скрыться. Тогда они целыми стуками бродили по улочкам города, местные рассказывали различные истории о городе и жителях, показывали занятные места и заведения, о которых никто другой не знает. А сейчас Катарина вспоминает с колкой усмешкой историю о том, как младшекурсники пытались купить алкоголь в «одном из старейших заведений Парижа», а их турнули ко всем чертям. Она качает головой, толкая несильно входную дверь, тут же оглядывая непринуждённо зал, будто ищет местечко получше. Замечает нужную фигуру через пару мгновений и неторопливо подходит к стойке.
— Виски, пожалуйста, — она на французский переходит инстинктивно, чуть улыбаясь подошедшему бармену. На неё смотрят с несколько большей теплотой, чем на прочих захожих случайных туристов, можно даже сказать одобрительно, а она мысленно лишь глаза закатывает, пытаясь не хохотнуть тому, как на самом деле серьёзно люди относятся к отграничению «свой-чужой». Хотя, стоит признать, Катарина сама когда-то провела жёсткую черту, отделив одно от другого. Правда в итоге получила фактическое недоверие к очень многим вещам и задатки паранойи, но с другой стороны этим же во многом обезопасила себя. Увы, криминальный мир, а тем более магический не добрая сказка о простых выборах и решениях.
— Bonjour, — она спокойно улыбается мужчине, будто старому знакомому, окидывая при этом его внимательно-цепким взглядом. — Странно, должно быть, сидеть битых сколько-то там часов в баре, будучи при этом истинным трезвенником, — она легко переходит на английский, кинув смешливо-понимающий взгляд сначала на стакан, а затем и на бутылку. Делает глоток из своего стакана и устраивается на стуле удобно настолько, насколько вообще это возможно.

Жду самую любимую, нежную девочку с личным демоном

---

Solveig Gerda Scarrs  |  Сольвейг Герда Скаррс
And then he'd say, it's alright, I got home late last night
but   I'm a   s u p e r g i r l    and supergirls    j u s t    f l y.

полукровка, 25 лет (1957 г.р.), род деятельности на ваше усмотрение | alycia debnam carey / любая на ваш выбор подходящая под персонажа

---

ПОДРОБНОСТИ

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ

этот день для меня как агония
и тоска по тебе не сравнится даже с тобой.
я вырву все что написано
и лето станет теплой южной зимой.
кто они
когда мир бесится?
кто они – наши дети?
кого им держать за колено?
возвращайся скорее домой
у каждого свои демоны
возвращайся скорее домой
и укрой себя мной
чтобы сердце запело.

Сола - мой луч света в темном царстве. Маленькая, хрупкая, нежная - до невозможности любимая. Кладет голову на колени, смотрит так, что сердце замирает, и только единицы знают, что творится у нее внутри, сколько демонов хранит, и как борется с ними.
Ей не повезло с семьей, но Маркус надеется, что ей повезло с братьями. Отец - пьяница и тиран, мать - не знала вовсе. Маркус заменил ей обоих. Баюкал, кормил, любил, пытался дать ей то, чего от рождения была лишена. Росла и видела только нищету и грязь, радовалась наспех сколоченной игрушке из пустых бутылок и каких-то деревяшек, радовалась, когда Маркус рисовал ей на старых газетах и помятых листах пергамента. Несмотря ни на что не утратила веру в сказку. По крайней мере он хотел так думать.
С раннего возраста замечал, как иногда замыкается - смотрит в пустоту, шепчет что-то тонкими губами, как сжимается в комочек и заходится плачем. Слышит что-то, только ей известное, видит что-то - только ей открывающееся. Долго гадал, что это, пока однажды в ней не проявилась Герда. Кажется, что и черты лица изменились - стали более жесткие, острые, исчезла вся мягкость во взгляде. Сольвейг больше не существовало. Герда громко и вызывающе смеется, бьет словами и кулаками - не важно кого и как, бросается так, что норовит выцарапать глаза и разодрать все лицо как дикое животное. Маленькое дикое животное. Биполярному расстройству не важно - волшебник ты или маггл, оно калечит и истязает изнутри.
После каждого приступа Маркус и Игнар залечивали раны - большинство их шрамов - от нее. За каждый их шрам, придя в себя, она изводила себя. Он мог только догадываться, что творилось в ее душе от осознания, что она приносит боль своим единственным близким.
Приступы стали частыми в их доме, и даже когда Сола поступила в Хогвартс, Маркус часто ее навещал и все пытался найти лекарство. Зелья были, но у каждого был кратковременный эффект - организм вырабатывал привычку и все повторялось заново. На ее шестом курсе случилось то, что рано или поздно должно было произойти - Герда едва не убила однокурсника - разбитое стекло режет по шее лучше всякого ножа.
Маркус прибыл в школу сразу после письма. Он до сих пор помнит больничное крыло, свернувшуюся калачиком Солу на кровати, и громкие, завывающие рыдания - тогда же она и зарекается влюбляться и любить - подпустив к себе человека обрекает его на опасность.
- Забери меня, забери, - просит так, что кровь в жилах стынет. От ее голоса, от ее вида все сжимается внутри него. Но он не заберет, решив что в Хогвартсе ей будет лучше, а на следующий день ее найдут с перерезанными запястьями в женском туалете. Если бы Маркус встретил боггарта, тот бы обязательно принял облик окровавленной, мертвой Солы. Тогда же, кто-то из профессоров Хогвартса сварит новое зелье, оно поможет убрать приступы. Этого зелья хватит на долгие годы.
1982 ой год. Она сидит в баре принадлежащего Маркусу, пьет бокал за бокалов огневиски, и смотрит так, что Маркус понимает - Герда вновь вернулась.

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

Сола - запутавшийся, испуганный ребенок. Всегда будет для него ребенком, не иначе. Она сама не понимает, что творится в ее голове и никому, кроме брата не рассказывает о том, что несмотря на лечебное зелье - постоянно слышит в голове свое второе Я. Дикое, необузданное и жестокое. Борется с ней каждую минуту своей жизни. И зелье помогало сдерживать до недавнего времени, сейчас ей все сложнее и сложнее контролировать ее.
Я не прописываю ее личную жизнь, и ее работу - она может быть колдомедиком, журналистом, может помогать брату с баром и тату-салоном, может работать где-то в антикварной лавке помогая ему сбавлять краденое. Вариантов много, полет фантазии не ограничен. Единственное что хочу - чтобы их связь друг с другом была неразрывна. Он первый - к кому она обратится за помощью, она та - к кому он полетит по первому же зову.

Прикрепляю семейное древо:
мать - Ольга Скаррс (в дев. Сигерд). Умерла в возрасте 35ти лет (15 мая 1960-го). Чистокровная волшебница.
отец - Ульфхам Скаррс, 1920-го года рождения. Чистокровный волшебник.
сестра - Сольвейг Скаррс, 25 лет (1957 г.р), чистокровна.
брат - Ингар Скаррс, 28 лет (1954 г.р), чистокровен.
Маркус Скаррс - 34 года (1947 г.р.)

СПОСОБ СВЯЗИ С АВТОРОМ

гостевая, а там договоримся

---

Пример поста

Я играл с океаном, а прежде играл с огнем, мои женщины были отчаянны и умны.
Я смотрел им в глаза, и в каждой искал ее, а когда уставал, возвращался домой с войны.
Я растил сыновей, я рассказывал им о ней, сыновья улыбались доверчиво и светло. «Ты узнаешь ее, - они говорили мне. - У нее на запястье будет одно крыло».
Я прошел через штиль, прошел через чертов шторм, верно в каждом порту ждала бы меня жена, но я шел умирать, не ведая сам, за что – и остался жив, когда позвала она.
В этой женщине мир, которому равных нет, вопреки всему, что я сотворил из слов.
«Ты узнаешь ее, - они говорили мне. - У нее на запястье будет одно крыло».

Я не знал ни одной, что умела бы так молчать, появляться на горизонте, идти ко дну. Словно сам Господь положил ее как печать на сердце моем.

В его самую глубину.

Амикус вопреки устоявшейся привычке не ушел в свой кабинет, а остался сидеть за столиком у стены - скрытом большой деревянной балкой, о которую неоднократно разбивали чью-то голову, бутылки или посуду (по стечению обстоятельств, головы здесь бились куда чаще, чем стекло). Перед ним лежало несколько пергаментов - где-то перед глазами плясали цифры, где-то чьим-то корявым почерком выводились закорючки шифрованного языка, где-то даже был какой-то детский рисунок (так всегда любила развлекаться Алекто). И во все это он честно пытался вникнуть второй час, только мысли уходили куда-то в сторону, не давая ему сосредоточиться за работой.
Он находил какое-то извращенное удовольствие просто наблюдая за нею со стороны - как ловко Эвер управляется с посудой, как скользит по залу словно ничего не весит, как улыбается гостям и порой ему казалось, что видит свечение вокруг нее, видит исходящее от нее тепло в таком количестве, в котором никогда не видел, и это завораживало больше самого необычного волшебства.

Когда она пришла сюда - Амикус считал дни, когда же это хрупкое создание уйдет восвояси не выдержав колорита здешнего места и его обитателей - людьми этот сброд тяжело было назвать, и к этому сброду Кэрроу относил также себя.
- Генрих, повтори, - чуть хрипло - уже несколько дней безбожно болит горло сжимая гортань тисками, мужчина заходится в громком кашле, а после делает глоток обжигающего виски, - хозяин, вам бы к целителю, - гоблин как всегда мудр и прозорлив настолько, что подмечает очевидное, Он опускается на стул рядом с волшебником, не стесняясь наливая себе бокал хозяйского виски, - ребятки Сивого что-то совсем расхулиганились, боюсь как бы до дурного не дошло, - гоблин выпивает и громко крякает, тут же занюхивая своим огромным носом просаленный рукав некогда белой рубашки - а сейчас практически желтой, насквозь пропахшей алкогольными парами и дешевыми сигаретами посетителей, - может пора нанять вышибалу? Негоже вам, хозяин, постоянно выкидывать этот сброд, - второй полный стакан в руках гоблина, пока Кэрроу не смотрит - он также сидит, откинувшись на стуле, голова его чуть наклонена набок, а сам мужчина неотрывно следит за Фарлоу, убирающей стулья. Тут же над ухом раздается очередной кряк и гоблин со стуком ставит бокал на стол, - ну может быть вы уже скажете ей о своих чувствах? - этот тихий, и достаточно невинный вопрос заставил волшебника перевести взгляд на друга. Генрих работал здесь с самого основания бара, и был достаточно неплохим собеседником - Амикус уже давно смирился, что гоблин часто опустошает бар, смирился с его запоями и пьяными выходками, но никак не желал мириться с тем, что этот старик смеет лезть к нему в душу, это пространство Кэрроу оберегал крайне щепетильно, - дорогой мой друг, - его голос тих и спокоен, - все выжратое тобой виски я учту в счет твоей зарплаты, и займись наконец-то работой, иначе я вышвырну тебя отсюда быстрее, чем ты успеешь допить этот третий бокал, - гоблин лишь фыркнул, Амикус порывался уволить его с первого дня и до сих пор не осуществил свои угрозы, прощая ему многие ошибки, и Генрих совершенно не обидевшись, громко покряхтывая вернулся вернулся за барную стойку, куда также подошел Амикус, отдавая бумаги старику.

Эвер оказывается рядом, настолько близко, что он чувствует легкий аромат ее духов, настолько приятный, что ноздри мужчины раздуваются в желании втянуть как можно больше этого запаха в себя, порой, когда Эвер была на выходном, ему казалось, что он скучает по этому запаху, чистому, легкому... — С вашего позволения, мистер Кэрроу, - она перевешивается через барную стойку, вскользь задевая его рукой. Аккуратная ладонь с тонким запястьем. «Ты узнаешь ее, - они говорили мне. - У нее на запястье будет одно крыло». Он уловил тонкую паутинку вен, которые напоминали крыло, и Кэрроу никогда не думал, что обладает такой удивительной тактильной памятью - даже спустя несколько минут он чувствовал тепло прикосновения.
- Сколько вы будете медлить? Эта девушка осветит вашу жизнь, - пьяный бармен проводит Эвер взглядом, а Амикус грустно усмехается вертя в руках пустой бокал, - она не для меня, Генрих. ...Она не для меня, - ставит точку и вместе с ней бокал, он не хотел продолжать эту тему, он не хотел видеть жалость в глазах старого друга, все это было нестерпимо для Амикуса Кэрроу, который раз и навсегда решил, что не нуждается в жалости, любви и Эвер Фарлоу. - Я пошел, не забудь отправить документы, - волшебник отстраняется от стойки и идет в подсобку, где пылились пара принесённых гоблином книг.

Амикус Кэрроу не положительный герой, точнее он совершенно не герой. Он был насквозь пропитан цинизмом, жестокостью и черствостью. Он мог избивать, убивать и унижать - его этому учили с самого детства, он вырос в этом, все это было частью него и Амикус совершенно не хотел это менять, так было легче выжить в этом спятившем мире.
— Надеюсь, ты будешь кричать, потому что я люблю все эти игры в жертву. - грубый мужской голос и сдавленный девичий крик заставили мужчину остановиться у прикрытой двери, он особо не медлил - даже не думая расчехлять волшебную палочку, мужчина резко оказался в кладовке, видя перед собой ублюдка Сивого и прижатую им Эвер, ее глаза будут после сниться в кошмарах - страх, отчаяние, отвращение, что в голове что-то щелкает и наружу вырывается чудовище, за которое Темный Лорд наградил его меткой.
- Ну что же ты, приятель, кто так делает, - его поведение обманчиво спокойно, оборотень совершенно не правильно толкует его слова и довольно ухмыляется резко задирая юбку Эвер и начиная перебирать волосатыми руками на девичьем теле. - Я тоже люблю эти игры, давай поиграем вместе, начинай кричать, - голос похож на рык, а оборотень откинут к стене - его нос сломан и хлыщет кровь, но это Кэрроу не останавливает - он бьет иступляюще, бьет так, что на собственных ладонях костяшки стираются и проблескивает кость - ему плевать на боль, он хочет уничтожить того, кто посмел прикоснуться к ней. На стенах и полу кровь, белая рубашка Амикуса и жилетка пропитываются кровью избитого оборотня, который сейчас уже лежит на полу и лишь хрипит, - ну как приятель, поиграл? - сумасшедшая улыбка играет на губах, он приподнимает оборотня за волосы всматриваясь в помутневшие от боли глаза, - хочешь еще? - улыбка сходит, губы плотно сжаты и он с силой припечатывает его голову о каменный пол, зажмуривается, чувствуя на лице горячие брызги чужой крови. Оборотень затих, и Кэрроу наконец-то выпрямляется, - видимо он наигрался, - пальцами стирает с щеки, губ, подбородка - кровь, невольно размазывая ее еще больше, и сейчас поднимает глаза на девушку, тут же задумываясь о том, каким чудовищем предстал сейчас перед ней, но это была его суть и он никуда от нее не денется, и если сейчас Эвер вылетит из этой подсобки и больше никогда сюда не вернется, или же побежит в Аврорат - он поймет и не станет чинить препятствий. - Ты в порядке? Он не успел...? - Замолкает, только сейчас приходит боль, и не заметил как оборотень обороняясь рассек ему висок и разбил губу, мужчина чуть морщится, остановившись рядом с девушкой, смотря на нее сверху вниз и борясь с желанием притянуть ее к себе, дать понять, что он рядом и с ним не нужно ничего и никого бояться. Глупый... глупый Кэрроу.

напарника

---

Charlie O'Brien |  Чарли О'Брайн
 
hb, 28-30, аврор | George MacKay

---

ПОДРОБНОСТИ

ОБЩЕЕ ОПИСАНИЕ

Чарли О'Брайен живёт без половины сердца и вообще как будто наполовину. С первого взгляда не скажешь, он ведь аврор, он ведь приучен держать себя в руках. Но от группы постоянно кровоточащей раны не утаишь, как ни пытайся. Им ведь всем известно, что Чарли и Роджер были не разлей вода, с самой школы, даже раньше. Как левая и правая рука, как щит и меч. Чарли прикрывает спину напарника щитами, пока тот, заходясь в боевом азарте,  бросается вперёд. Кто виноват в том, что его настигает-таки "гниющая плоть"? Чарли уверен, что вина лежит на нём. Рождер привык полагаться на него во всём - и потому стал чуть менее осмотрителен, чем это позволяют обстоятельства войны.  Он, Чарли, привык полагаться на разящий меч друга и оказался не способен также эффективно контратаковать. За это и поплатились, оба.
Эта мысль сводит Чарли с ума.
- Роджер - не младенец, которому нужна была нянька, О'Брайен - осаживает его Сэвидж, пока они пьют эль в пабе в магловской части Лондона. За окном крупными хлопьями валит мокрый декабрьский снег. Злая-злая зима тысяча девятьсот семьдесят девятого на пороге,- Не унижай его этим сравнением, а сам сделай выводы и дальше живи.
Чарли живёт в полсердца и, кажется, ту половину жизни, что должна была достаться Роджеру. Это ведь ему нравились всегда большеглазые блондинки, посиделки в пабе, тренировки до потери пульса, жизнь на самом острие. Чарли любит книги, искусство маскировки и артефакты. Это его нередко можно было застать в лаборатории, где исследуют и уничтожают опасные темномагические находки. Теперь это удается все реже; война набирает обороты, война приносит нечто новое, заставляя старые раны покрываться безболезненным струпом.
- Я больше по защитной магии,- признается О'Брайен, когда в группу приходит Вэнс и оказывается у него в напарниках. Бессознательно он хотел бы, чтобы она походила на Роджера и этого же отчаянно страшится. Страшится, что снова все потеряет.
- Что ж, я тоже,- улыбается Вэнс, которая столько раз прикрывала спину своего старшего в прежней группе, что опасается вновь попасться в ту же ловушку,- Значит попробуем что-нибудь с этим сделать.
Сложно приходится всем. Сложно жить в полсердца, ещё сложнее - двум таким пытаться построить товарищество. Но война все шестерёнки заставляет вертеться быстрее. Учиться доверять, иначе строить работу в команде, подтягивать свой личный уровень приходится стремительнее, если не хочешь попасть в большую беду. Эммилин и Чарли не хотят, у них ведь и так по полсердца у каждого, терять больше им нельзя, можно самих себя растерять окончательно.
Как ты, Чарли? Как ты сейчас, когда война отгремела, оставив тебя вновь с необходимостью принимать перемены: Амелия оставила группу и пошла на повышение, а я теперь - беглая заключённая Азкабана? Что теперь заставляет биться твои полсердца? Надолго ли тебя еще хватит?

ДОПОЛНИТЕЛЬНО

настроение

Мой товарищ погиб от беззвучных свинцовых стрел
Третья пуля вонзилась под сердце - он лег и замер.
Он отдал мне бинокль, чтоб я иногда смотрел
В окуляры, как будто большими его глазами.
А какие глаза у мальчишек в семнадцать лет!
Как он мог умереть — смуглоперый птенец Кубани?
Я потом усмехался — иду в университет
Тот же самый, который наметил себе поганец.
Там и встретил свою. Те глазищи на пол лица —
Он любил таких девушек — с черной косой, простушек.
Как я в шутку ругал его, экого сорванца —
Мне-то нравились зеленоглазые и с веснушками.
Дочки вышли красавицы, вишню любили грызть,
Я возил их в деревню — на море, увы, не вышло.
Там мы выросли с ним — он смуглее, я белобрыс,
И у бабки его мои девки объели вишню.
В годовщину я брал бинокль за ремешок,
Шел туда, где повыше. Не в трауре шел, но с вялостью.
Сквозь бинокль я видел особенно хорошо,
Даже если учесть, что на зрение я не жалуюсь.
После немцы напали. Да что я вам про войну?
В первый месяц призвали, закончил под Кёнигсбергом.
Я все думал, что я, как товарищ мой — не вернусь,
Но вернулся. Приехал — как чертик из табакерки.
Дом — пустой. Я не знаю, где Соня с женой лежат.
Зину месяц искал и нашел наконец в детдоме.
Доставал ей печенье по карточкам, шоколад,
Одевал ее, кутал, не жался, не экономил.
У нее уже внуки. Живет в Волгограде с мужем.
Я не езжу туда. Я уже ни за чем не нужен.
Я смотрю сквозь бинокль, как алеет закат в степи,
Я хотел бы уйти, но судьба говорит — терпи.
Я смотрю сквозь бинокль — самолет уходит на круг,
Все уходит на круг. Мир — как замкнутая система.
Это все хорошо, только я здесь стою зачем, а?
И товарищ глядит из бинокля, кричит — держись,
Он семнадцатилетний, не знающий про усталость.
Все мне кажется, что я его проживаю жизнь,
Будто я не хотел, а она все равно досталась. (с) Знаменосец Ира

Это заявка вообще-вообще не в пару. Это про вынужденных соратников, ставших друг другу надежным плечом, это про то, чтобы тянуть друг друга к лучшим версиям себя в условиях войны и уже перенесенных потерь. Это непросто, это местами очень больно, потому что вьетнамские флешбеки у обоих со всех сторон. Я даже не настаиваю, что у нас получилось. Может быть нет, может приноровились, но с кем-то другим получалось бы лучше. Предлагаю все это потрогать и раскопать совместно.
Кстати, Роджер может быть вовсе даже не другом детства, а кем-то большим. А может быть девушкой. А может быть братом-близнецом Чарли. Еще, быть может, он вообще не погиб после того, как в него попала "гниющая плоть", но стал инвалидом, был списан "на гражданку", но с Чарли они теперь не могут найти контакта. Все-все это, включая внешность, происхождение, характер отдаю тебе на откуп, О'Брайн. Даже поддержу твое желание сделать хоба-твист: поменять выживших местами. Это будет совсем другая история, я буду внутри себя вопить, что только что ушла от одного такого "огненного", чтобы попасть в напарники прямо к тебе, но я смогу перестроиться.  И тоже выйдет интересно.)

СПОСОБ СВЯЗИ С АВТОРОМ

гостевая, лс, мне или Amelia Bones.

---

Пример поста (о Чарли там тоже есть!)

Перевод в новую группу дается Эммилин сложно. Не потому что она невнимательна или не ловит на лету правила, никем не записанные, а подвешенные в воздухе, точно табачный дым - просто от того, что вокруг все иное. Другие люди, другие голоса, одни им понятные шутки, только ими установленные границы. Помноженное на сумбурное, спутанное личное, от перемен Вэнс даже на время теряет к работе вкус, что совершенно некстати, ей ведь нужно оправдывать свой перевод, доказывать свою полезность. Это утомляет только сильнее, и домой она в ту слякотную промозглую зиму и простуженную весну возвращается со смен смертельно уставшей и спит без задних ног. Даже с друзьями видится постольку-поскольку, разве что рисует больше прежнего. Специально покупает в лавке в Косом новый зачарованный альбом, пряча старый среди корешков книг - все равно никто не станет теперь по ним шариться, после того, как Джастин нашел себе новое пристанище. Шершавая поверхность альбомного листа, привычная твердость грифеля успокаивают, настраивают на то, что все трудности временны и преодолимы при должном старании. Старания ведь у нее всегда было хоть отбавляй. Эммилин рисует по памяти новую группу, себя где-то рядом, методично встраивая новую реальность в свою обыденность.
Она хороша должно быть, раз никто так и не задает ей никаких вопросов на этот счёт. А быть может это заслуга Амелии, в группу к которой Вэнс стремилась попасть сознательно. О взаимной их с Брэнсоном соревновательной неприязни достаточно слухов бродит по отделу, чтобы быть уверенной, что уж при Амелии Эммилин едва ли станет часто пересекаться с Логаном.
К концу весны она чувствует себя лучше и почти совсем вливается в новую команду. Все ещё проглядывается, что шестерёнка из другой партии, но вертится исправно и никого не стопорит. Она подхватывает шуточки Сэвиджа, внимает размеренным и пространным наставлениям Писгуда, что ее почти на десять лет старше и потому страшно любит делиться своим ценным мнением, а с О'Брайеном они задерживаются порой на тренировочной базе дотемна, отрабатывая то или иное командное взаимодействие. Чувство локтя само по себе не возникнет, это всем аврорам хорошо известно.
Эммилин взяли на место бывшего напарника Чарли, уволенного в запас после того, как он словил "гниющую плоть" и чудом выжил. Они с О'Брайеном были не разлей вода и совместные тренировки Чарли нужны даже больше, чем Вэнс. Нет-нет, он запинается: то называет ее чужим именем, то проворачивает финн, который она не успевает осознать и подхватить, после чего парень, сконфуженно извинившись, отводит взгляд.
Лин треплет его по плечу и просит повторить, чтобы запомнить.
Такие вещи куда яснее видны человеку со стороны, а не тем, кто давно друг в друга пророс и корнями спутался. Внимание Сэвиджа к Амелии, одиночество Писгуда, тоска О'Брайена. Эммилин старается никого из них своей проницательностью не задеть, пустив ее лишь на благо. Медленно-медленно ко всем ним подбирает ключи.
Скажем, вот теперь, когда с начальницей явно не первый день творится что-то неладное. Сперва Эммилин к Амелии лишь приглядывается, списывая рассеянность на усталость. Кто из них не устал: неделя выдаётся дикая, точно вся дрянь мира копилась под снегом и слякотью, чтобы бурно прорасти в первые же недели лета - извольте, разгребайте, не обляпайтесь. Кто угодно станет тут забывать, какой день на календаре и что планировал делать, заветную цифру узрев. Но спустя несколько дней Лин становится ясно, что старшей не о планировании расследований стоит задуматься, а о внеочередном отпуске, который железная леди Боунс и не брала бы, не будь подобное самоуправство категорически запрещено. Оговорки, описки - куда ни шло, но ведь не нити же расследований, рассыпающиеся в труху!
Заводить этот разговор при всех Вэнс себе позволить не может - Амелия держит себя так строго, что едва ли ей понравятся сомнения, высказанные при группе. Ронять авторитет старшей для Эммилин - дело непозволительное, но пускать все на самотёк ей кажется делом почти подсудным. Пока парни перебрасываются шуточками, как горячими угольями, Вэнс направляется следом за Амелией, налив по пути чашку традиционного для Боунс утреннего чая вместо остывшего, без которого, по ее же уверению, с ней по утрам просто невозможно иметь дел, и это почти не преувеличение.

- Чай все же лучше выпить,- мягко улыбается Эммилин, обнаружив старшую в полутемной нише, и протягивает ей чашку. По коридору то и дело проносятся сиреневые министерские записки, снуют коллеги, перебрасываясь новостями, что немедленно станут достоянием всех групп, дай только срок. Обычная нервная сутолока последних месяцев и именно поэтому их разговор совершенно безопасен,- Потому что я собираюсь донимать тебя насчет веселой сестрички Бэрри. Мне кажется, что стоит вновь вызвать ее на допрос и провести его вместе, потому что мотив есть только у этой хитрой лисы, а она из всех моих ловушек выскальзывает, как масляная. Как ты на это смотришь?