Холодное утро. Серое низкое небо. Густой туман укрывает землю. Лишь черные тени мелькают в молочно-сером мареве. Шорох крыльев в пронзительной тиши. Откуда-то из тумана доносится глухой вороний крик. И вновь тишина.
Туман клубится, стелется по мерзлое земле, скрывая все следы прошедшей битвы, и вдруг расходится в стороны, словно натыкаясь на преграду. На яркой зеленой траве, слегка заиндевелой - бесформенные темные груды. Металл, покрытый бурым, искореженные и изломанные тела, изорванные боевые стяги, реющие на холодном ветру и лишь фигура облаченная в белое посреди поля сражения. Минувшего сражения.
Босые ступни едва приминают траву, белоснежные одежды стелются по самой земле, тонкая серебристая вязь морозными узорами украсила платье, белые пряди осторожно перебирает ветер, холодом застыли тонкие черты и лишь яркие очи цвета камней-танзанитов выделяются на бледном лике бога Смерти.
Черная птица мелькает совсем близко, оглашая окрестности своим криком, слышно как хлопают ее большие крылья и вскоре ворон садится на протянутую белую длань Ашхаи. Птица склоняет голову, блестит темными глазами, следит взглядом за недвижимыми чертами. Бог Смерти само воплощение бесстрастия и покоя. Вечного покоя.
Ашхаи неспешно шагает среди погибших в бою, вовсе не замечая луж крови под ногами, изрубленных тел, осколков мечей, иссеченных доспехов. Птица на белой руке расправляет черные крылья и мгновением позже усаживается на грудь павшего воина. Божество склоняется над мертвецом, белые персты касаются шлема с глубокой зазубриной. По зеленой траве рассыпаются золотые пряди, обагренные кровью. Вороний крик вновь прорезает тишину. Тонкая улыбка скользит по бескровным губам.
– Всему свое время.
Голос его тих и ровен. Лежащая на земле дева-воительница невидящими глазами смотрит в серое небо. Ашхаи скользит дальше, сквозь туман, ступая по мерзлой земле, орошенной кровью.

Легкая улыбка скользнула по бескровным устам и тут же исчезла, и лишь танзанитовые очи, устремленные на смертного, загадочно блестели. Израненный троблинг явно был не так прост, раз уж не только увидел бога, но и осмелился с ним заговорить. Да ещё как заговорить! Ашхаи ликовал. Эта прогулка становилась все интереснее и интереснее.
Птица, все ещё сидевшая на груди погибшей воительницы, в очередной раз громко крикнула, но тут же затихла, повинуясь едва заметному движению белых перстов, и принялась чистить чёрные как смоль перья. Ашхаи же направился к раненому смертному. Он вовсе не намеревался забирать эту душу, но разве можно оставить страждущего – в руке бога появилась фляга, которую он, подойдя ближе, протянул троблингу.
Встретившись взглядом с яркими голубыми глазами воина, бог смерти невольно повёл плечами – он почувствовал если не присутствие Шиархи, то её взгляд, обращенный на этого смертного. А раз так, то стоит уделить ему более пристальное внимание.

- У тебя красивые глаза.
Белая бровь приподнялась, обозначивая удивление бога.
- Запомню, - ровный голос, безразличный лик, и лишь танзантовые очи загадочно блистают.
Ашхаи присаживается рядом с воином, белые персты касаются горячей кожи, пачкаясь тёмным. Он не осторожен, и смертный стонет от боли. Рана достаточно серьёзная, чтобы троблинг с необычными глазами решил, что дни его сочтены. Бог внимательно вглядывается в лицо воина, следит за эмоциями, что отражаются на лице, а хладные длани его накрывают рану и вмиг становятся невыносимо горячими. И троблинг бьётся и кричит от новой боли, а в воздухе ощутимо пахнет жженой плотью. Ашхаи морщится и ждёт пока воитель прекратит этот неравный бой и перестанет вырываться – бог многократно сильнее и удержать рвущегося от нестерпимого жара смертного не составляет труда, труднее сдержать себя.
Кажется смертный все же теряет сознание, но и это легко исправить прикосновением вновь холодных перстов к важному виску воина. Яркие голубые глаза распахиваются, встречаясь взором с очами цвета камней-танзанитов. Ашхаи лишь кривит бескровные уста в ухмылке:
- Не заберу, - в голосе бога слышен тихий шелест пепла. - Не сейчас.
Божество поднимается и ещё мгновение стоит над смертным, лик его не отражает ни единой эмоции, и невозможно даже предположить какие мысли скрываются за белым челом. Но мгновение истекает, и бог отворачивается от смертного, с тем чтобы вернуться к своему Стражу.

Ашхаи поморщился. Руки смертного были в грязи, поту и крови, и сейчас они цепко ухватились за божественное одеяние, пачкая легкую белую материю. Бог смерти медленно обернулся к троблингу. Кто он такой, что смог узреть само олицетворение смерти, осмелился с ним заговорить, а теперь еще марает своими прикосновениями его одеяние. Ашхаи смежил веки, а когда танзанитовые очи вновь открылись, в них тлел гнев.
- Не спеши, - прошипел бог смерти.
Движение, которое не смог бы уловить смертный, и Ашхаи склоняется над раненым троблингом. Его словно выточенное из мрамора лицо застывает в волоске от лица воина. Бог смерти чувствует запах немытого тела, крови, битвы... Он бы хотел разорвать этого наглеца на кусочки, развеять прахом его душу, но незримое присутствие другого божества останавливает его. Ему все еще интересно, почему Шиархи обратила свой взор на этого смертного.
- Не заслужил? - Тонкие персты касаются разбитых губ троблинга. - Как знать, - Ашхаи качает головой, белые пряди вскользь касаются темной кожи смертного. - Недостаточно хорош?
Бескровные губы растягиваются в странной улыбке, хотя в глазах бога все еще гнев. И что-то еще... Холодные пальцы касаются светлой брови, обводят ее контур.
- У тебя красивые глаза.
Бог выпрямляется, еще мгновение смотрит на воина, а затем все его тело рассыпается белым прахом, который тает так и не коснувшись земли. Смертный остается один, сжимая в руке лоскуты белого шелка с вязью морозного узора. Откуда-то из тумана слышатся вороньи крики. Тихо шелестит лес. Первые солнечные лучи несмело скользят поверх тумана, рассеивая сумрак холодного утра.