Обычно по осени дни все чаще становятся пасмурными на радость Шеду, но сегодня светило солнце. Оттого он и проснулся, что солнечные лучи, кажется, старались прожечь его веки, однако все равно уже было время подъема. Парень был не в духе. Не то, чтобы это было чем-то новым, товарищи по ночлежке уже давно привыкли к его хмурой роже. В трапезной, поедая свою бобовую похлебку, он обдумывал, как ему распорядиться этим днем. Разумеется, сперва ему придется потратить часть дня на то, чтобы выполнить свои обязанности в храме: за обучение обращению с магией Воздуха платить так или иначе приходится, хотя и не деньгами. Шеду сунул руку в карман и на ощупь пересчитал деньги, коих оказалось негусто - распоряжаться деньгами с умом он не умел. А значит, планы на остаток дня нарисовались сами собой.
Следующие несколько часов он старательно разгребал конюшни с лошадьми и грифонами, чистил их шкуры, кормил, поил и перебирал упряжи в поисках неисправных. Эта работа была ему в радость: животных Шеду всегда любил. Наверно, за их искренность. Животные не изворачивались, не хитрили, и если уж цапали тебя - значит, заслужил. Поэтому из всех работ, на которые подряжали послушников, на работы в конюшнях Шеду всегда шел с удовольствием. А сегодня это даже немного улучшило его настроение.
Перед тем, как пойти в город на промысел, он тщательно обработал свою одежду маленькими ударами сжатого воздуха, дабы выбить запах конюшен и пыль. Ему было вовсе ни к чему обращать на себя внимание окружающих этим запахом, а там, где он собирался околачиваться, на этот запах точно обратили бы внимание. Это была своеобразная хорошая привычка - следить за чистотой и аккуратностью своей одежды. Даже если ты одет небогато, но опрятно, то вполне сливаешься с толпой.
Какое-то время он бродил по улицам и приглядывался к народу. В Адагоре он пробыл не так уж и долго, так что его память не запечатлела все возможные проулки, что здесь есть, поэтому он неизменно тратил некоторое время, чтобы просто походить по улицам и пополнить карту города, что содержалась в его голове. Затем он вышел к торговым рядам в зажиточном квартале и, приноровившись к скорости людей здесь, принялся высматривать тех, чьи карманы сегодня станут легче.
Парень успел обчистить двоих прежде, чем в поле его зрения попалась она. Юная, цветущая, с чистейшей улыбкой. Прекрасная юная леди. Точно леди - видно по дорогой ткани, из которой пошита ее одежда, по двум лбам, что неотступно сопровождают ее, и по крупной дикой кошке.
К красивому Шеду всегда относился с каким-то мистическим трепетом. Вот и сейчас он не мог отвести взгляда, как будто если он будет смотреть на что-то или кого-то столь красивого и чистого, то сам станет лучше. Угрюмое лицо его разгладилось, а сам он, стараясь соблюдать некоторую дистанцию, последовал за девушкой, любуясь на то, как легко она начинает смеяться, когда беседует с торговцами, как свободны и естественны ее жесты, как свободен ее взгляд от надменности, так свойственной обычно аристократам.
Но вот она скрылась за дверью лавки пряностей, так что Шеду поспешил скользнуть туда же. Сказать, что он бывал в таких местах нечасто, было бы ложью, ведь в лавки пряностей он не заходил никогда: сам он не готовил, а тому, кто не занимается приготовлением пищи, пряности ни к чему. Так что сейчас он пару секунд стоял, оглушенный запахами, вдруг окружившими его. Глаза его при этом судорожно выискивали юную леди, из-за которой он здесь и оказался. Он приблизился к ней, став чуть позади и делая вид, будто осматривает полки за спиной торговца, и услышал легкий цветочный аромат, едва пробивающийся сквозь густую смесь пряных запахов, сплошной стеной стоящих в этом не слишком большом помещении. И это показалось ему правильным. Как же еще может пахнуть создание, прекрасное и чистое, как горный родник? И голос ее был подобен пению золотистой иволги - высокий и быстрый. Возможно, он бы сравнил его со звоном серебряного колокольчика, но серебряных колокольчиков он не только не слышал, но даже и не видел.
Вдруг под ложечкой засосало, и дурное предчувствие вползло в его голову, словно туча. Он тотчас насторожился, навострив слух и медленно оглянувшись по сторонам, но никто из присутствующих не вызывал никаких опасений. И вдруг он услышал буквально на пороге слышимости тонкое завывание дерева. Он знал, оно стонет так в старости, когда его ноша становится для него невыносима. Шеду медленно поднял взгляд и заметил, как одновременно с тихим хрустом сверху на золотые волосы девушки упали соломинки с пылью и каменной крошкой. Безотчетно он обхватил ее за пояс, поднял, а развернувшись, снова поставил на пол, пригибая вниз и прикрывая руками - в ту же самую секунду, когда широкая балка с шумом рухнула вниз, погребая под собой всех, кто стоял у прилавка. Лишь дикая кошка, которую явно тоже не подвело чутье, успела отпрыгнуть назад.
Пыль еще не осела, когда Шеду выпрямился и осмотрелся. Насколько он мог судить, девушка нисколько не пострадала, разве что отделалась легким испугом, чего не скажешь о ее охране и покупателях. Торговец с ужасом в глазах все смотрел на то место, где только что стоял покупатель. Правый бок ожгло болью, заставив Шеду дернуться, что лишь усилило боль: из балки торчала крупная щепа, вошедшая между ребер парня как нож. Он сделал шаг в сторону, снимая себя с деревянного жала. Если сейчас и нужно было что-то сделать как можно скорее - так это уйти. Прижав левую руку к ране, поспешил ретироваться и выскользнул за дверь, надеясь, что не привлек к себе внимания. В конце концов сейчас на шум сбежится много людей, так что и без него будет, кому помочь.
Он корил себя за то, что слишком уж увлекся любованием, позволил себе ослабить концентрацию, и снова случилось несчастье, которого удавалось избегать вот уже не меньше пары месяцев. Возможно, ему все же стоило серьезно задуматься о том, чтобы уйти в храм Шиархи и посвятить все свое время самоконтролю и дисциплине. Но при одной мысли о таком образе жизни у него зубы сводило от тоски.

Шеду скользящим бегом покрыл пару кварталов и сбавил, наконец, ход. Бежать было трудно: рана жгла и саднила, кровь, пропитав рубаху в месте ранения, уже стекала по капле по боку под тканью. Так что чуть притормозить он был только рад. Он понимал, что вернуться в храм как есть он не может, если увидят кровь - скорее всего начнут задавать неудобные вопросы, отвечать на которые он был не готов, да и вряд ли когда-нибудь будет готов. Возможно, он слишком засиделся здесь, в Адагоре. Возможно, пора уходить в другой город. Хотя нет, это он сгоряча, конечно, ведь он провел здесь не так уж много времени, от силы пару месяцев. Просто это происшествие спутало его мысли. Нужно успокоиться, взять себя в руки, вернуть себе концентрацию. Насколько он помнил, в его тайнике еще осталась пара целительных липучек. Конечно, лучше бы рану промыть, да перевязать, но рассчитывать на это не приходится: друзей, к которым он мог бы обратиться с подобной просьбой, у него здесь нет, денег на услуги целителя - тоже, того, что удалось стянуть сегодня, не хватит.
Стой, - послышалось сзади, и ухо сразу распознало этот голос. Нежное создание перегнало его и решительно преградило дорогу: - Остановись.
Шеду, едва не вписавшись в хрупкую девчушку, резко затормозил и отшатнулся, отняв руку от раны и выставив перед собой, чтобы дистанцироваться от девушки:
- Нет, - с тревогой проговорил он, и сообразил, что вытянутая к юной леди рука вся в крови. Он посмотрел на нее, словно не ожидал такого подвоха, и вытер парой небрежных движений о рубаху.
- Солнышко, - это было привычное для него слово, так он ко многим обращался, и сейчас это могло быть к лучшему, может быть, он не испугает тогда ее слишком сильно. - Послушай, ты просто... - он поколебался, подбирая слова. - Ты просто держись от меня подальше, ладно? - хотя фраза и имела форму вопроса, но сказана была скорее утвердительно, и даже настойчиво. Он снова прижал руку к ране. Яркие изумруды глаз этого нежного цветка пытливо глядели на него, отчего сам факт того, что этот разговор происходит, казался ужасно неправильным и неестественным. Слишком чистым был этот взгляд, а как водится, чем ярче свет, тем лучше видно тени, и сейчас его "тени" были ему отчетливы видны на контрасте со светом, которым она буквально лучилась.
А еще он отчаянно не понимал, зачем она последовала за ним. Ее охрана погребена под обломками, лучше бы ей поспешить домой, ведь уже вечереет. Или она могла бы остаться там и помочь пострадавшим. Следовать за ним казалось ему бессмысленным. Не говоря уже о том, что ему самому это доставляло определенные помехи, ведь не мог он сейчас отправиться к тайнику, нет, туда он пойдет один. А тем временем рана продолжает кровоточить, подгоняя его. Но как бы вежливо отделаться от, спору нет, приятной компании? Обижать девчушку неловким словом не хотелось, но вежливость - не его конек. Наоборот, он давно приучился быть грубым, как раз для того, чтобы отталкивать людей, и в этом он весьма преуспел. А вот в общении в юными леди у него практики никогда не было, во всяком случае не с теми, с которыми нужно обходиться аккуратно и заботливо, скорее уж с теми, которые легко принимают в свои объятья после пары пинт эля да нескольких сальных шуточек. Но она не была одной из них. Нет, она не была. Сейчас перед ним стояла девушка совершенно иной породы, и дело даже не в том, что она была аристократкой, знавал он и среди аристократок тех еще развратниц. Шеду не мог толком сформулировать, почему именно эта девушка отличалась от тех. Он просто видел это со всей очевидностью, как и то, что луга летом зеленые.
Ему нужно было идти, действительно нужно, но вот в чем фокус - он не мог. Не просто же так она его догнала, значит, он должен был выслушать ее прежде. И он поднял на нее темные глаза, готовый слушать.

Несмотря на его предостережение, девушка приблизилась к нему. Он слушал ее, а сам хотел встряхнуть хорошенько, да открыть ей глаза на правду. Ничерта он ее не спас, и благодарить его не за что, ведь это он был виной произошедшему. Глупышка думала, что он ее боится, но даже узнав, что она вульфарка, что не особенно его удивило - в Адагоре-то! - он ничуть ее не боялся. С чего бы? Ему было совершенно очевидно, что она безобидна, наверняка даже для недобрых людей, потому что такие как она, люди с таким добрым сердцем, они всегда стараются видеть во всех хорошее, и даже злоумышленников оправдать.
Так что когда она договорила, он рассмеялся как-то снисходительно.
- Слушай, милая, - он старался не делать слишком резких движений, потому что они отдавались болью в боку, - не боюсь я тебя. И вообще вульфаров не боюсь. Хорошо, что ты уцелела. Ступай домой, - он махнул рукой в сторону, как бы подкрепляя свои слова, мол, иди в любую сторону, только от меня подальше. И жест этот добавил немного боли к имеющейся.
Но девушка не двинулась с места, его слова звучали явно неубедительно. Что поделать, он становился убедительнее лишь после нескольких пинт эля, а сегодня он до них еще не добрался, поэтому его дипломатические способности хромали на обе ноги.
Он опасался, что снова потеряет самоконтроль, и в этот момент девушка, Корделия, как она сказала, все еще будет поблизости. Поэтому он подошел к ней вплотную, схватил за плечи, пачкая один рукав в своей крови, и глядя в эти чистые изумрудные глаза сказал почти зло:
- Девочка, я проклятый, понимаешь? Не за что мне "спасибо" говорить, из-за меня это и случилось. Так что ничерта ты мне не должна, понимаешь? - тут она открыла рот, чтобы что-то сказать, но по направлению ее взгляда он и так понял, что именно, и предвосхищая это, еще жестче продолжил: - Да не думай ты о ране! - ему хотелось крепко выругаться, но уши юной леди, по его мнению, никак не предназначались для таких грязных слов, так что он лишь сдержанно рыкнул и продолжил: - Сама заживет, на мне все как на собаке заживает!
Он выпустил ее и отошел на несколько шагов назад. Девушка упрямо стояла на его пути и явно не собиралась оставить его в покое и дать ему уйти. Ну не драться же ему с ней, в самом-то деле! Он понимал, почему она не желала его слушать, почему настаивает на своем, несмотря на все, что он ей сказал. Сам он не был человеком, который помогает другим, но уже имел дело с такими. Их хоть молотом по темени бей, а только они не отстанут, пока не помогут, и неважно, насколько сильно ты отказываешься от их помощи. Нет, они вовсе не навязывают помощь, вернее так: они чутко чувствуют, когда кому-то действительно нужна помощь, даже если этот кто-то не желает этого признавать.
Единственный способ, которым от мог бы сейчас отвязаться от нее - это если его рана заживет на нем вот прямо сию секунду, чего, конечно, не произойдет. Кровь уже остановилась, но рана действительно требовала обработки, и сам он этого не смог бы сделать при всем желании - это правда. Шеду бессильно выдохнул. Пожалуй, он мог бы себя убедить, что идет с ней только потому, что она осталась без гвардейцев, а вечером на улицах может быть опасно для молодой аристократки. Защитник из него, конечно, сейчас не ахти, с такой раной скорость и маневренность точно будут хуже, но ведь и им по пути может никто не попасться.
В конце концов Шеду обреченно кивнул:
- Ладно, милая, показывай дорогу.

Почти всю дорогу Шеду молчал, время от времени поглядывая украдкой на Корделию и невольно продолжая любоваться. Ему было приятно, что нечто красивое касалось его. И не просто касалось, а цепко держало под руку. Сколько он себя помнил, все прекрасное всегда вызывало в нем своеобразный трепет. Может быть, сложись его жизнь иначе, он стал бы служителем Тианнана или что-то в этом роде. Но Шиархи плетет судьбы одним ей ведомым узором, и он стал тем, кем стал, и в общем его это вполне устраивало.
Они шли по богатым районам города, и редкие прохожие в роскошных одеждах поглядывали на них неодобрительно, а конкретно на него - с презрением. Его это мало тревожило, к богатеям он не испытывал никаких особых эмоций, относился к ним скорее как пастырь к скоту, в конце концов их неистощимые карманы кормят его вот уже который год, а едва ли пастырь беспокоится о том, что его стадо думает о нем.
Девушка внезапно нарушила молчание, но Шеду отозвался не сразу. Обычно, когда какая-нибудь случайная девушка просила его рассказать о себе, он тут же сочинял правдоподобную историю, не трудясь говорить правду. Не то, чтобы он был таким уж скрытным, просто ни к чему она, эта правда, девушке, с которой он проводит ночь и навсегда исчезает из ее жизни. Да и его правда скорее отпугивала бы их, а этого ему было совсем не нужно. Кем только он не был для этих прелестниц: и капитаном судна, и приближенным графа Алвера, и пиратом, и даже как-то раз сказался вульфаром, и ведь дурочка поверила!
Но этому светлому созданию врать не хотелось, ему не нужно было от нее то, чего мужчинам нужно от женщин, ложь не решила бы ничего. А все же и всю правду выкладывать не хотелось тоже. Неохотно он сказал:
- Нет, милая, не из ваших. Я человек. Ну да ты, наверно, и сама уже распознала, у вас же нюх острый, - чуть помедлил, думая, что к этому добавить. - Мне о себе нечего особенно рассказывать. Главное я уже сказал - во мне магия Хаоса, а мой самоконтроль не безупречен. Я несу разрушения.
Ну что ж, для начала неплохо. Ни слова лжи, но и информации минимум. Неплохой баланс.
Бок болел, словно щепа все еще была там.
Шеду обратил внимание, что они совсем рядом с замком и даже будто бы именно к нему и идут. Он ничего не сказал, но про себя удивился: надо же ему было напороться на дочку, по всей видимости, какой-нибудь придворной леди. Он, конечно, с самого начала знал, что она аристократка, но не предполагал, что настолько. Как бы девочке не влетело за то, что привела не пойми кого.

На вопрос о городе Шеду снова задумался. Не рассказывать же девчушке, что больше всего в Адагре ему понравилось то же, что и в других портовых городах - кутеж в тавернах, да охочие до чрезмерно близкого общения девушки, да еще широкие карманы знати. В конце концов отыскав наиболее безобидную часть своей жизни, ответил, что портовые города хороши тем, что почтовое сообщение здесь более оживленное, и воздушникам в храмах Висанти всегда есть, чем заняться, помогая с почтой, картами и прочим, не говоря уж о том, что конюшни при храме больше и содержат большее поголовье животных. И здесь он не соврал, по крайней мере говоря о животных, ухаживать за ними ему всегда было по душе.
На слова девочки о проказах он лишь невесело усмехнулся. Бедняжка даже не ведает, насколько сильна разрушительная сила магии Хаоса. Любые проказы в сравнении с этим - лишь детские шалости. Но девочке явно доставляло удовольствие считать себя головной болью окружающих и выходить за рамки нормального поведения юных леди, так что он не стал ее разубеждать, пускай тешится.
На вопрос об имени он ответил коротко:
- Шеду, милая.
Ни к чему было выдумывать иное имя. Едва ли она когда-то услышит его в негативном контексте: во-первых, она не была похожа на человека, который когда-либо в жизни сделает заказ на убийство другого живого существа, а во-вторых, даже если и сделает, то скорее уж обратится к Черной длани, а не станет искать какого-то вольного наемника.
Так они не спеша и дошли до самого замка. Бородач лишь кивнул сам себе, мол, не ошибся, стало быть, и впрямь дочка придворной дамы. Девушка провела его в светлую комнату, роскошно обставленную обитой дорогими тканями мебелью и изящными, дорогими, но ненужными вещами. Усадив его на непривычно мягкий диван, Корделия распорядилась, чтобы принесли все необходимое для перевязки. Шеду покосился на нее, неужели сама перевязывать решила? Не разумнее ли было бы позвать целителя, ему поди виднее, что нужно сделать с раной, не говоря уж о том, что хороший маг Исцеления мог бы не мудрствуя лукаво залечить рану. Молчаливая служанка удалилась, а вскоре вернулась с тонкой шелковой нитью, тонкой же чуть закругленной иглой, серебряной, не иначе, длинными полосками ветоши, заживляющей мазью, куском чистой ткани и судком с водой. Интересно, сможет ли девочка из знати зашить его рану самостоятельно? Не будут ли дрожать пальцы? Что-то он сомневался, что она целыми днями только тем и занимается, что обрабатывает раны. Впрочем, шить ее наверняка учили, их, вроде бы, и шить учат, и вышивать, и прочим женским штучкам - в обязательном порядке. А все же он бы предпочел использовать мага Исцеления - чтобы наверняка.
Поставив все на изящный резной столик рядом с диваном, кроткая служанка почтительно поклонилась и спросила:
- Ваше Величество, что-то ещё принести? - и Шеду нахмурился. Стало быть, это светлое создание - не просто какая-то знатная девочка, а целая принцесса. Вот ведь свела Шиархи! Нехорошо это все выходило, нехорошо принцессе знаться с людьми вроде него, обрабатывать чьи угодно раны и приводить в собственный дом кого ни попадя. Если кто прознает, что он здесь, с него наверняка попытаются голову снять - просто за то, что приблизился к принцессе, за то, что рядом дышал. И как бы умел он ни был, тут и поляжет.
Однако принцесса легко отпустила служанку, взяв с нее слово молчать. Видать, сильно доверяла. Ну да оно и неудивительно: такие невинные создания во всех лишь хорошее видят, ко всем с доверием относятся. Она бы и бешеному псу руку в пасть сунуть не побоялась, доверяясь зверю. Шеду же был не из доверчивых и потому глядел вслед ушедшей с подозрением. Если она проговорится кому, если за его головой сегодня кто-то придет, то перед смертью он приложит все силы, чтобы забрать болтушку с собой в Чертоги Ашхаи.
Принцесса решительно смочила тряпицу в воде и подняла на манер орудия.
- Готовься, главное не кричи, и не дёргайся, а то сбегутся сейчас все кому не лень. - и снова Шеду лишь усмехнулся. Это далеко не первая его рана в жизни, бывали и похуже, и уж конечно не последняя, так что сносить боль он уже научился. Было трогательно наблюдать, как юная леди храбрится перед делом. Что ж, если он в чем и не сомневался, так это в том, что она приложит все усилия, чтобы не навредить ему, вот только скорее всего не было у нее сноровки должной, но, может быть, это окупится старанием. Шеду ухватил сзади край горловины рубахи и, потянув вверх, вынырнул из нее, сняв одним привычным движением, предоставляя себя рукам этого нежного существа.

Услышав за спиной деловитое цоканье, хотел было обернуться - чего это она? шрамов, может, не видала раньше? - но не обернулся, удержался. Мокрой тряпицей она и впрямь рану промакивала аккуратно, так что он даже мысленно посмеивался, что она так о нем печется, а вот когда она туда спирту ливанула, он едва не дернулся, чтобы прибить благодетельницу на месте, но сдержался, лишь зашипел сквозь зубы. Вот же догадалась - в открытую рану чистый спирт лить! Верно говорят: благими намерениями вымощена дорога в Чертог Ашхаи. Сразу чувствуется неопытная рука, ну точно первый раз с ранами дело имеет, раньше-то, небось, разве что с царапины мазью смазывала. Только б это дитя его не прибило в процессе излечения...
Потом девушка зачем-то решила перевязать рану, пообещав потом ее зашить. Как она собиралась ее зашить сквозь перевязку - было для Шеду загадкой. Обычно рану сперва зашивают, а уж потом перевязывают, если надо. Или она собралась перевязать его, а потом снять перевязку и зашить? К чему эти лишние действия? Похоже, девушка была на грани паники или вроде того, во всяком случае было ясно - рассудок ее замутнен, и думать ясно она не может. Однако Шеду очень хотелось порадовать ее чем-то, и все, чем он мог ее порадовать - побыть объектом ее маленькой медицинской тренировки, потому что девушка была упряма, это он уже понял, а значит, прерывать и отказываться было бессмысленно. Оставалось лишь смириться со своей ролью и надеяться, что с шитьем у нее все в порядке.
Наложив повязку, девушка вручила ему пузырек с мутновато-белой жидкостью и велела выпить. Шеду послушно осушил пузырек. Жидкость оказалась совершенно безвкусной. Тем временем принцесса вдела нитку в иголку и смотрела на него с каким-то почти плотоядным интересом. Вдруг рот его наполнился горечью, так что мужчина не выдержал, поморщился, и если б не чистота гостиной, заплевал бы тут всё к чертям, настолько мерзко ему было во рту. Нечего было и сомневаться, всему виной мутно-белая жижа, что он выпил несколько секунд назад, вот же подлая штука! А пока он негодовал, принцесса сняла только что наложенную, совсем еще свежую повязку, ожидаемо пропитавшуюся кровью из растревоженной спиртом раны, и взяла иголку на изготовку.
- Ну что, готовься Шеду, и рад богов прости, если вдруг что-то не так будет, - предупреждение было весьма уместным, теперь он уже и не знал, чего ожидать, однако безропотно продолжал сидеть, думая, как это девичьи руки могут быть в одно и то же мгновенье и ласковыми, и мучительными. Все эти истязания стоили бы свеч, будь он смертельно ранен, с вываливающимися кишками, например, а из-за такой незначительной раны - вот нисколько. Но, как говорится, назвался кельпи - полезай в воду.
Края раны она сшивала и впрямь довольно аккуратно, а уж учитывая снизившуюся чувствительность тканей, сожженных спиртом,  в той области, эта процедура проходила вообще довольно спокойно, Шеду даже несколько расслабился. Принцесса же, напротив, вся была как натянутая струна, она словно обезвреживала ловушку со сложным механизмом, настолько она была сосредоточена. Кажется, даже дышала через раз. Покончив же с этим, она обкусила нитку, что Шеду счел совершенно напрасным - стоило воспользоваться ножом. Он бы точно воспользовался ножом. Он как-то раз выпивал с одним книжным кротом, ну, с одним из тех пожилых людей, у которых кожа что твой пергамент - тонкая и как будто даже пыльная, и которые любят закопаться в книжки и без конца читать. Так тот, захмелев, травил байку, будто бывают такие болезни, которые живут в крови, что, мол, маги Исцеления про это все знают. Ну, Шеду, не будь дураком, потом спросил одного мага Исцеления, и тот отпирался, мол, нет таких болезней. И ведь главное оба явно верили в то, что говорили, вот, в чем тут подвох! Не то, чтобы Шеду всерьез верил в эту байку, если он крови чужой бояться будет, то подохнет с голодухи, но вот на месте всяких Высочеств и Светлостей крепко бы поостерегся, им-то есть, что терять.
Пока принцесса в очередной раз накладывала повязку (Грэй искренне надеялся, что этот раз будет последним), молчаливая служанка стащила его рубаху, и ведь даже не спросила, паразитка такая, можно ли. Возмущению его не было предела. Это ж надо: пришел в замок, а с него тут последнюю рубаху сняли, и ту дырявую! Будет, что рассказать потом за чаркой эля. Само собой, никто не поверит в эту историю, иначе бы шиш он что рассказал, но зато это точно повеселит хмельную компанию.
Покончив с перевязкой, златоволосая снова вручила ему пузырек с жижей. Теперь, когда он знал, какая она коварная, пить ее не хотелось. Скривившись, он поднес ее сперва к носу, словно если он почует запах, это как-то уменьшит будущую горечь, но микстура эта ничем не пахла. Отступать было некуда, и Шеду махнул жидкость залпом. Как раз, когда рот снова наполнился горечью, прямо ему под локоть подсунули какую-то ткань. Момент был из рук вон неподходящий, оглянувшись он увидел все ту же служанку. Не будь ему сейчас так противно, точно бы приложил обо что-нибудь заразу. И как эти аристократы только живут со слугами? Они же всюду ходят, все трогают, рубашки из-под носа уводят, под локти лезут, одним словом - только и делают, что мешаются! Когда горечь спала, он, неаккуратно схватив, приподнял тряпицу, которую с риском для здоровья ему сунула служанка. Тряпица оказалась рубашкой. Но не его рубашкой. Его была из плотной полотняной ткани, простой и бежевой. А то, что он сейчас держал в руках, было из-какой-то скользящей тонкой мягкой ткани, с воланами на манжетах и совершенно белым. Такие рубахи носят аристократы. Но для его жизни такая рубаха была наиболее неподходящей. Он безнадежно опустил руку с нелепым предметом гардероба, понимая, что свою славную крепкую рубаху ему уже не видать, а выйти на улицу в этом - это курам на смех. А когда он развернулся и сел прямо, то с другой стороны от себя обнаружил еще и сверток, из которого доносились приятные ароматы. Ну, это уже лучше, от еды он никогда не отказывался.
Принцесса тем временем просила его о невозможном: не делать резких движений и лежать.
- Ты, милая, не беспокойся, шьешь ты аккуратно, - успокоил Шеду девчушку. - А нельзя ли мне мою рубаху вернуть? - спросил без особой, впрочем, надежды. - Не надо ее чистить и штопать, сам все сделаю, - заверил он ее, - просто в этом, - он приподнял шелковую насмешку над рубахой, - я никуда не пойду, милая, я лучше вовсе без рубашки пойду, чем так.
Он уложил рубашку на диван, собрав рукава и подол в кучку, как мог. Ел он в последний раз давненько, так что сунул руку в сверток и вытащил первое, что попалось под руку - кусок копченой рыбы. Ну, рыба - это, конечно, славно, только к ней бы... заглянул в сверток, ища нужное, и извлек на свет краюху хлеба, да не такого хлеба, какой он обычно ел, а белого, пшеничного! Отломав отовсюду по куску принялся уплетать, кусая то от одного куска, то от другого. Затем, ухватив какую-то мысль за хвост, стал жевать медленнее, а когда проглотил, и вовсе застыл, и в конце концов выдал:
- И прежде, чем продолжать медицинские изыскания, ты, милая, пожалуй, походи у целителя в ученицах, а то эдак прибьешь кого ненароком, сама ведь не обрадуешься, - голос его был добродушным. Сказав так, продолжил поглощать пищу.

Отредактировано Шеду Грэй (22.07.2016 03:08)

Пока принцесса выясняла у служанки, почему та подсунула это шелковое чудо, Шеду с аппетитом уминал врученную ему еду. Да, конечно, ему стоило не разворачивать сверток вовсе, а забрать с собой, когда будет уходить, ведь в храме ему такой еды не видать никогда, но употребить хорошее по назначению как можно скорее было в его характере: он и деньги за свою работу тоже спускал в первые же дни. Подходить к таким вопросам разумно и рационально он не умел.
На его скромную просьбу насчет целительства принцесса, к счастью, не рассердилась, и даже сказала, что так и поступит, чем немало удивила Шеду, хотя виду он и не подал. Конечно, славно было встретить такую девушку среди богатеев, которая не чурается простых людей, относится без надменности, напыщенности, не смотрит свысока, не зажимает носа из-за того, что простой человек не благоухает как садовая роза, но все ж таки он не был уверен, что это подобает дочери короля. Хотя она и молода, но уже входит в возраст, когда государственным особам пора становиться дальновиднее, осторожнее, да понемногу вливаться в государственные дела. Он, правда, слыхал, что у короля еще сын есть, так что земли и всю, прилагающуюся к ним головную боль, получит он, это уж как водится. Это простые люди могут себе любую блажь позволить, если денег хватит, а видным особам положено держать лицо, хранить честь и гордость семьи, такая уж плата за богатство. Но ничего этого он вслух не сказал, потому что это их королевско-семейное дело, в которое он лезть не собирается.
Вместо этого, не прекращая жевать, сказал другое:
- Что первый, это я почуял своей шкурой, - приподнял локоть, демонстрируя перевязанную рану, та отозвалась тупой ноющей болью. Представлять животных, подвергнувшихся такому же испытанию, не хотелось, так что он усмирил фантазию и понадеялся, что тогда под рукой у принцессы не было спирта, зелий и иголок.
О его же здоровье она пеклась так, словно он не меньше, чем подвергся нападению не меньше, чем всех тварей, населяющих земли Геддона. Спрашивается - с чего у него должна кружиться голова? Ну не от этой царапины же! Бедная впечатлительная девочка должно быть вообразила, что такие раны могут быть опасны для здоровья, хотя они - не более, чем временное неудобство. Да, болезненное, но такое бы и ребенок без труда пережил. Да что там, он сам, будучи ребенком, переносил травмы и посерьезнее. Потому чувствовал себя сейчас даже немного уязвленным, что принцесса его каким-то сахарным считает, слабаком совсем, которого и мужчиной назвать язык не повернется. Это было обидно в конце концов. Он даже жевать перестал, свел брови на переносице и глухо сказал:
- Девочка, ты это прекращай, что я тебе - девка, что ли? Я что, по-твоему, от любой царапины рассыплюсь? С какого перепугу у меня голова вдруг закружится?
Ему категорически не нравилось, что его обхаживают, как хрустального. Получив назад свою рубаху - эта зараза с цветочным именем успела-таки залатать! вот и снимай рубашки в чужом доме - все обтрогают, все на свой лад сделают! да что ж он, безрукий что ли по их мнению? - ловко натянул ее на себя, почувствовав себя гораздо комфортнее. Может, поговорка "своя рубаха ближе к телу" и не про это, но зато совершенно верная - еще как ближе.
- Прав твой отец, жизнь иногда такие финты выкидывает, что только диву даешься, как жив остался, - подтвердил он и невольно почувствовал некоторое уважение к королю, не зря он король, неглупый человек, видать. С этаким подходом он, небось, ко многим напастям загодя готов, а если не готов, то уж на месте быстро соображает, не телится. Наверно, это не очень почтительно - думать про короля, что он "не телится", но Шеду человек простой, и мыслит простыми категориями. Не расшаркивается на деле, так чего в мыслях расшаркиваться. Однако, пора бы и честь знать, пока эта наивная дума совсем его своей неуемной заботой не задушила, а то если продолжится в таком духе - так она его в рюши обрядит, да в люльку уложит, а ему такого удовольствия сто лет не нужно.
Шеду, не будь дураком, всю еду, какая осталась, собрал обратно в сверток и встал.
- Вот что, милая. Спасибо тебе, что поухаживала за мной, конечно, но пора мне идти, - он кивнул Корделии, как бы говоря, что слово его твердо, а затем направился к двери, намереваясь выйти тем же путем, каким заходил. В дверях остановился и, повернувшись, добавил: - Люди, конечно, во многом уступают вульфарам, да и гвардейцев у тебя немало, но если когда понадобится надежный человек с оружием, знай, что мои кинжалы к твоим услугам, и шли письма в храмы Висанти, в одном из них меня найдешь.
Засим вышел вон, думая, что, наверно, это был один из тех редких случаев, когда он поступил, хм, благородно (слово-то какое дурное), что ли. Если не единственный. Чувствовал он себя при этом странно, непривычно, поэтому предпочитал занять мысли свертком с едой, прикидывая, делиться ли с кем, или приберечь только для себя одного.