Сегодня день был спокойный с самого утра. На пианино там, в пыльном салуне, никто не брякал противно на пианино, отчего полка подо мной каждый раз нервно вздрагивала, никто не требовал налить доверху с угрозой утопить усатого бармена в его же пойло…
Между прочим, крайне унизительно. Его бы кто обозвал тварью! Не пойло, а вполне приличное виски, между прочим, из-за моря! В отличие от того хмыря неотесанного, которому достанется мое бесценное содержимое!
Ах, целых полдня уже было спокойно, и можно было наслаждаться игрой солнечных лучей на моем стекле, которое этот унылый живой не удосужился протереть. В итоге лучей становилось все меньше, зато пыль чудесно светилась золотыми искрами, за которые местные то и дело резали друг другу глотки. Фи. Впрочем их-то грубые глотки не идут ни в какое сравнение с моим длинным, тонким, изящным горлышком…
И стоять бы и наслаждаться покоем и своим совершенством, отчего усатый отчего-то приобретал все более унылый вид, но что-то грохнуло, шарахнуло, отчего мое идеальное стекло едва не треснуло, и салун заполнился десятками незнакомых голосов. Мои соседи-стаканы и совершенно не уважающие себя кружки, разумеется, тут же в ужасе зазвенели. Трусы. Заполонившие все юркие краснокожие живые хоть и таскали на себе человеческие пробки, но бить что попало явно не собирались. Напротив, при виде каждой обнаруженной склянки, пусть даже самой ужасной и захудалой, они разражались такими радостными криками, что я почувствовала: вот он, миг признания! Усатый зачем-то попытался отодвинуть меня, глубже, за пыльные и крайне вульгарные бутыли с крепленым домашним вином… Точнее скорее уж уксусом, который внаглую присвоил себе гордое звание хмельного. Хам! Он пытался снова запереть меня тут, чтобы потом отдать на растерзание грубым живым! Оставить здесь, в пыли и беспросветности! Я ловко стукнулась о поднос, подскочила и покатилась навстречу счастью, не желая больше оставаться здесь ни мига!
Шумные живые восславили мое появление приветственным возгласом «Огненная вода!», почтительно подхватили и уложили в отдельную сумку. Грубовато, но я ничем не выдала своего неудобства: что, если эти милые создания вернут меня назад? Где-то в салуне раздались заунывные причитания усатого, который наконец понял, чего лишился, но было поздно!
Этот прекрасный день, что начинался так спокойно, что уже казался мне унылым, нес меня в бесконечно восхитительное будущее!

Жара стояла невыносимая. В такое время никто не осмелиться пройти или проскакать по пыльным улочкам нашего захудалого городка. Даже ковбои в это время загоняют стада в тень. Какая же работа в такое время? Я сел на неустойчивый скрипучий стул и закинул ноги на стол, а шляпой прикрыл глаза. Пока жара не спадет, можно подремать в свое удовольствие. А непрошеных гостей можно прогнать старым верным ружьем, которое стоит у стены. На Диком Западе ты не мужчина, если не имеешь под рукой оружие. Я только закрыл глаза, как на ум пришел Лысый Хейз, которого похоронили вчера. Этот дурак посчитал, что сможет увести Пулю – быструю кобылу Семизарядного Джека. Хейз даже не успел покинуть город, как его поймали и повязали. Несколько пуль в зад от Джека – это мелочи, по сравнению с тем, как его повесили на главно й площади на глазах у всего городка. Лучше бы он переспал с красоткой Сарой, женой Джека! Тяжело забыть, как вчера вечером ко мне пришла плачущая Хезер и отдала почти все свои деньги, только чтобы я снял с виселицы этого дуралея и похоронил по-человечески.  Она даже брата Джонатана привела. Хотя этого простодушного чудака никогда не бывает сложно уговорить.
Отогнав мрачные мысли о маленькой Хезер и ее сумасбродном брате, я наконец-то расслабился и начал потихоньку засыпать. Духота и пыль ничуть мне не мешали – я привык к ним, когда еще был мальчишкой и только мечтал о кольте и собственной шляпе. Но тишину прервали чьи-то громкие шаги. Через несколько секунд дверь распахнулась, и в комнату влетел ковбой в драной шляпе. Он обеспокоенно произнес:
- Эй, Старый Джон, просыпайся! Беда!
Я успел только снять шляпу и поднять голову, как в разваливающуюся конторку начал набиваться народ. И мужчины, и женщины стремительно забивались в помещении, и каждый говорил о чем-то своем, стараясь перекричать толпу. И даже белобрысый брат Джонатан был здесь – он только хотел открыть рот, как его резко толкнула торговка шляпами Салли. Я потянулся к ружью. Этот шум начинал раздражать. И, черт возьми, непонятно, что все-таки произошло. Хорошо, что моя милая Пегги ушла за яйцами к Рыжей Молли! Вдруг прогремел выстрел – это Элмер выстрел в холостую из пистолета, чтобы успокоить толпу. Он вывел одного из ковбоев в центр комнаты и заставил рассказать о том, что произошло.
Почти полчаса назад на поле, что было близ города, была стрельба. И были убитые. Стрелялись две семьи, имеющие самые большие (и единственные) ранчо в нашем поселении – Плейсы и Сандэнсы. Эти семьи уже несколько десятков лет враждовали. О стремлении убить противников можно вообще не упоминать – кровная месть. Ковбой рассказал, что поссорились они из-за лошадей. Будто бы ковбои, работающие на Сандэнса, увели новенький табун Плейсов, который перегнали на ранчо пару дней назад из города. Подробностей «кражи» никто не знал, но сегодня до обеда ковбои Плейсов прискакали без лошадей и все рассказали хозяину. Ну и Бен не стал церемониться. Созвал семейство и поехал разбираться с Сандэнсами. Горячая кровь у Плейсов, черт побери!
- Большого Бена застрели и двух его сыновей. И… - ковбой на секунду замолчал, а затем тихо добавил, - Мэри.
Кажется, когда прозвучало последнее имя, в комнате замолкли все. Я мрачным взглядом окинул лица собравшихся: почти все понуро опустили головы, когда услышали о смерти дочери Бена. Кто-то тихо спросил о ее смерти, и как она оказалась в гуще стреляющих.
- Фрэн, сын Бена, преследовал на лошади одного из племянников Старшего Сандэнса. Они и поехали к колодцу, где Мэри в это время воду набирала. Одного случайного выстрела хватило… Ну и она…
Ковбой тяжело вздохнул и опустил голову. Всем было как-то тяжело и неловко осознавать, что в перестрелке погибла милая юная девушка, которую, кажется, любил весь город. Я только хотел обрадоваться, что толпа наконец-то замолчала, и перейти к делу, как разговоры и обсуждения возобновились с новой силой. Кто-то жалел вдову Плейс, кто-то ругал Санденсов. Кто-то рассуждал о том, что же будет с табуном. Кажется, какая-то девица вовсю радовалась смерти Сида, одного из сыновей Бена, который отказал ей на танцах и выставил дурой перед подругами и ковбоями. Хитрый Хью вслух размышлял о том, что будет делать с ранчо Плейсы и сможет ли он у них что-то выкупить за бесценок. Со всех сторон слышались выкрики:
- Руди Сандэнс тот еще пройдоха! Говорят, что он все знал с самого начала и устроил засаду для Плейсов.
- Это Дикий Запад, черт возьми! Здесь либо будь сильными, либо умри. Плейсы должны были думать головой!
- Ах, бедняжка Мэри! Она ведь была так молода…
- Эти смердящие псы опять устроили перестрелку, а почему-то опять страдает весь город!
- Все уже решено. Пошли в салун, пропустим по стаканчику. А то потом опять погонят стадо пасти…
Это шумное стадо раздражало не на шутку. Они уже все обсудили, но отчего-то совершенно не хотели покидать конторку.  Поднявшись со стула, я плюнул на пол, а затем взял ружье и громко ударил рукоятью по столу. Все сразу смолкли.
- Если разобрались в произошедшем, то выметайтесь! Это вам не салун! – громко произнес я, чтобы каждый услышал. – И принесите тела. Нужно будет сделать гроб для каждого из них… Думаю, вдова Плейс захочет устроить похороны как можно быстрее.
*   *   *
Я заканчивал копать могилу, пока брат Джонатан читал проповедь. На похороны Бена Плейса и его сыновей собрался весь город. Не было только Сандэнсов. Вдова Плейс в окружении родственников стояла словно каменная, совсем не двигалась, слушая проповедь священника. Поговаривают, что смерть мужа совершенно выбила ее из колеи. Ну, это понятно: она потеряла мужа и кормильца, да еще и сыновей, которые могли бы его заменить. Думаю, если бы я потерял мою Пегги, я бы тоже начал сходить с ума, даже несмотря на суровый характер. Она единственная, кто разделяет со мной жизнь могильщика.
Закончив с копанием, я вылез из ямы и отер покрытый потом лоб, убирая с него седые пряди. Вот уже ковбои понесли к ямам деревянные гробы. Плотник Джефф хорошо постарался, чтобы сделать их быстро и качественно. А то ведь зачастую людей и без гробов хоронят. А если где-то в пустыне погиб, то и вовсе мертвеца камнями могут заложить. Я поставил могильные камни с именами напротив ям. Вдова Плейс заплатила много денег, чтобы устроить такие похороны. Даже могильные камни заказала особые, с красивой резьбой – совсем как в больших городах.
Начали опускать гробы в могилы. Осторожно, медленно, чтобы ничего не сломалось, не осыпалось и не перевернулось. Когда начали опускать последний гроб - гроб с телом Мэри, Джоан Плейс вдруг горько зарыдала, прижимая к себе младших детей. Толпа вокруг нее лишь сочувственно наблюдала. Но вот последний гроб опущен и готов быть засыпан землей. Брат Джонатан вновь начал читать молитву, а я взял в мозолистую ладонь пригоршню земли и кинул ее в могилу Большого Бена.

День из жизни самой воинственной трубки мира на всём Диком Западе.
09:00: Проснулась оттого, что кто-то очень настойчиво меня трясёт. О моём существовании вновь вспомнили, слава диким прериям. Может наконец меня облачат в новые пёрышки и перекрасят мои облезшие бока. Чихнула пару раз, пустила пыль в лицо одному разукрашенному. У-у-у-у, шляпа ковбойская, лучше б меня так размалевал, чем рожу свою, болван.
11:00: Уже несколько минут пытаются повесить на меня чьи-то страшные облезлые перья. Выразила свой протест, выскользнув из рук и с оскорбительном стуком упав на землю. Была в ответ очень грубо возвращена всё в те же кривые руки. Не осталась в долгу – влепила занозу. Начали бормотать что-то про разгневанного духа. Не знаю, что там за разгневанный дух, но лично я просто в бешенстве. Кто я - трубка мира или ложка обеденная в конце концов?!
12:00: Мои возмущения дали свои плоды, для меня наконец отыскали сносные перья. Жадные создания - люди, на трубку мира цепляют что попало, а свою голову украшают по последнему рёву медведя, как надо, чтобы все восхищались. Бледнолицых на вас нет.
13:00: Покраска – кошмар. Если соседние трубки мира увидят меня в подобном одеянии, то всю чашечку себе забьют от смеха. Ну кто? Кто так красит?! Кто подбирал такие тусклые цвета? Почему голубой? По-че-му? Я хочу красные полоски. Кра-сны-е. Вы что, не слышите?!
14:00: Никто меня не услышал. Естественно, люди – несчастные, абсолютно глухие создания. Но надежда гаснет последней, сами понимаете. Впрочем, у меня ещё сохранился козырь в перьях. Я так просто это не оставлю, нужно защищать свои права.
15:00: Положили на мягкую подушку. Наконец можно отдохнуть, сегодня всё утро – сплошные стресс и издевательства. А ещё неизвестно, что будет вечером. Про меня вспоминают, только когда им что-то нужно. Эгоисты. Ничего, я с вами ещё расквитаюсь.
18:00: Внесли на подушке на свежий воздух. Размалёванные уже уселись вокруг костра. Меня ждали, никак иначе. Начали набивать какой-то пахучей травой. На мой взгляд – полнейшая безвкусица. Можно было бы выбрать что-то помягче, послаще. Э, полегче! Я – трубка мира, а не корзина для ягод.
18:30: Пустили по кругу, начали раскуривать. А зубы, конечно, никто почистить не удосужился. Фу, похоже, на обед у них сегодня была рыба. Не самые приятные ароматы. Но ничего, ничего, вот уже и руки чужого Вождя подоспели. Так-так-так….
20:00: Ух, какой шум поднялся, ух как всполошились. А я всего-то пустила нашему дорогому гостю дым в глаза, да пару заноз ему поставила. Очень, между прочим, великодушное проявление гостеприимства. А они опять: «духи недовольны, духи разгневаны, быть войне». Тьфу, балбесы. Лучше б я была томагавком.