Герцог собирал под высоким весенним небом свое нарядное войско. Поднялись в воздух знамена Котар-ва-Хассисов: на алых полотнищах реяли над головами черные рогатые нетопыри,   сжимающие в лапках золотые ключи – символ власти над сокровенными знаниями. Рядом развевались на ветру белые и зеленые флаги графа Крайнского, с серебряной подковой на щите. Под знаменами своих полководцев собирались рыцари, и у каждого был собственный герб, красовавшийся на щите и попоне лошади. Здесь были демоны с ветвистыми рогами, кожистыми крыльями и причудливыми шипами, торчащими из-под кольчуг; броня скрывала их чешуйчатые тела. Были люди и темные эльфы, знатнейшие рыцари Гирской земли, они не знали еще, с чем вскоре столкнутся, и были воодушевлены предстоящей битвой: горячая кровь кипела в их жилах, а сердца жаждали боевой славы. Были здесь гномы с тяжелыми молотами на длинных рукоятях, какие не под силу поднять человеку или эльфу. Были гоблины – проворные маленькие человечки с короткими луками, защищенные легкими кольчугами и шапочками-шлемами, похожими на кухонные горшки.
(с) Каджа де Гир

И на расстоянии в несколько миль терпеливо ожидал тот, чьей волей бежало маленькое создание, там в траве шевельнулся тяжелый хвост, покрытый толстой чешуей, черная лапа, поразительно похожая на человеческую руку, но в десяток раз большая, рефлекторно сгребла сухую землю и прошлогоднюю траву. Чудовищный дракон, распластавшийся на земле, точно сытый ленивый кот, приподнялся и лениво оперся плечом о колонноподобную ногу подлинного чудовища, что замерло рядом. У него была вытянутая слепая башка, как венком, украшенная кольцом отсеченных голов, шесть могучих лап, гребнистая спина и длинный тонкий хвост, дугой поднятый над спиной, украшенный огромным жалом, на которое можно было бы насадить человека, как на изогнутый меч. В складках невероятно жесткой, пронизанной живыми корнями шкуры Изумрудного Исчадья вновь прорастали травы и ростки, издалека оно снова стало казаться зеленым.
(с) Уаллах

Красивый, как полная луна и загадочный, как тёмная её сторона, зверь плясал все ниже, пока не извернулся прямо над балконом, чтобы совершить ещё одно чудо! Превращение дракона в человека было настолько неожиданным, что девушка побледнела, пошатнувшись, сделала шаг назад, еще шире распахивая затянутые поволокой удивления, граничащего с шоком, глаза. Она не узнала в мужчине с хитрой улыбкой и раскосыми глазами, за этими темными ниспадающими волосами, в этом нижнем платье, Ао Шуня... Ливетта Теверин смотрела в лицо чужаку, но видела только его глаза, будто продолжавшие быть звериными и дикими. А кьёхуанец шагнул вперед, не боясь ни капли, что онемевшая от очарования и шока девица кликнет стражу или слуг.
"Поцелуй?!" - как громом раздалось эхо в сознании девушки. "Поцелуй?!" - наверное, должно было быть романтическое томление и желание броситься на шею красавце мужчине, но... тот поднес её подрагивающую ладошку к своим губам и... Ливетта лишилась чувств, ведь чаша её сознания переполнилась эмоциями, а хрупкий разум красавицы, и без того, не был готов к резким переменам миропорядка. (с) Ливетта Тиверин

Пригибая гордо поднятую голову, Уаллах прошел за гряду холмов, ограждающих долину, отправив Исчадье вдоль гребня, чтобы его глазами наблюдать за ходом сражения; казалось, дракон решил сбежать, однако через пять сотен ярдов он повернул, прошел по ложбине между холмами, выбирая место, где его голос отразится от земли и, подхваченный ветром, полетит вперед как можно дальше.
И, когда он услышал знакомые звуки, храп и сопение огромного неволенного табуна под всадниками, Уаллах встал во весь рост и закричал, словно проклинал день, когда все эти люди и их животные появились на свет. Это был жуткий вопль огромного зверя, стон, словно стонала смертельно раненная земля, словно с горестным вздохом раскалывалось небо; злая магия, что рвала реальность и впускала в мир тьму, готовую вселяться в мертвых, била и по живым. Животные знали ее лучше людей, инстинктами и страхом, что передавался поколениями, они чуяли древнее жуткое зло, с которым нельзя бороться, от которого можно только бежать, и бежали.
Драконы так не делают. Драконы в представлениях обывателей и неоправданно гордых дагорцев, должны быть тупой скотиной, которую можно истыкать копьями и отрезать голову с тем, чтобы повесить ее в пиршественном зале. На худой конец, в их мыслях дракон должен прятаться и прикидываться человеком, таиться среди пустошей и скал. В представлениях дагорских военачальников огромный дракон ни за что не подкрадется к коннице противника, словно кот, скрадывающий мышь с тем, чтобы напугать. (с) Кирел Уаллах

Тонкая и серебряная,
луна –
острая как лезвие,
круглая как монета.
Сумерки синели и сгущались, в сумерках падал снег, все сыпался и сыпался, и таял на брусчатке двора, пыль становилась грязью, грязь пропитывала тяжелые ткани, вышитые тонкими перевитыми стеблями, превращая кобальтовую синеву бархата цвета ночного неба в непроглядную тьму. Неподвижные на ветру, складки тяжелой ткани, длинные рукава и подол давно отсырели под первым в этом году снегом; снег таял на крупной бледной чешуе и шипах, одевающих тонкие руки в подобие брони, рыцарских перчаток, с немыслимой искусностью высеченных из полупрозрачной кости. Такие же шипы, длинные, изогнутые, страшные, начинались над вышитым воротником и поднимались вдоль горла, словно еще один воротник,  ребристый и узкий. Ее лицо – маска чудовища с темными глазами, которым не помеха наступающая ночь, и, ловя тусклый свет огня, они пылали изнутри. Она ждала, стоя посреди двора, и угодливая челядь таилась по углам, высовывалась из-за дверей, не рискуя подойти ближе, за плечом герцогини стояла одна лишь длинная тусклая тень. Они тоже ждали, но по-своему, ждали липким, угодливым ожиданием выслуживающихся псов, герцогиня же приблизилась к запертым воротам так, словно осаждала их, словно не стояла внутри, а приближалась к замку снаружи.
- Откройте. (c) Ринаса Сешет

Во дворе Каджу ждала жена. Он не думал ее здесь увидеть, потому откинулся в седле несколько удивленно, удерживая забеспокоившегося вдруг коня, к которому тотчас подлетели слуги, чтобы перехватить поводья и помочь герцогу спуститься на землю. Он стряхнул с крыльев налипший снег и протянул руки жене, приблизил к ней свою рогатую голову, едва касаясь губ в приветственном поцелуе.
Чуждая, дикая, не понятная, не понятая. Пугающая одним своим присутствием людей и животных - Каджа не мог не замечать, как шарахались от Рин лошади и вздрагивали от ее взгляда люди. Он и сам был такой, он был демон, и часто пугал прочих существ одним своим видом, кажущимся им причудливым и уродливым. Он принимал это как должное, но и не старался нарочно внушать страх или отгораживаться от мира. Все, кто были вокруг - его вассалы, наемники и слуги, даже лошади и собаки - были для него кем-то вроде членов большой семьи, он хотел, чтоб они питали к нему уважение и должный страх, помогающий каждому помнить о своем месте, но он не хотел быть для них чужим. А Рин, хоть и прожила в замке почти два десятка лет, была по-прежнему отстраненной и словно бы пришедшей издалека. В замке ее не любили, и это не нравилось Кадже.
(с) Каджа де Гир