Древняя гробница Геддона  

Темно-лиловый густой туман стелился по самой земле, скрывая яркие цветочные клумбы и узкие дорожки между ними. Казалось, будто над садом замерло раннее утро, когда солнце еще не показалось из-за горизонта, но ночной сумрак уже отступил в преддверии нового дня. Однако в этом месте без времени, утро наступало тогда, когда хозяину того хотелось, и длилось столько, сколько он того желал.
Утро всегда было предвестником нового дня, новых событий, новой жизни. И пусть местный хозяин был богом Смерти, но именно эти предрассветные часы ему были по нраву более всего. В его Чертогах всегда царили спокойствие и безмятежность, так присущие этому времени суток.
Вот и сейчас, расстелившись туманом по своему дивному саду, Ашхаи баюкал в своих туманных объятьях драгоценные души и пребывал в абсолютном покое.

Отредактировано Ашхаи (19.02.2016 02:01)

Доселе недвижимый туман вдруг пришел в движение, обнажая разноцветье клумб, он струился по дорожкам, отступая, становясь гуще, и наконец замер лилово-черными клубами у неприметной оранжереи, что таилась в окружении апельсиновых деревьев. Мгновение и туман рассеялся без следа, а на дорожке осталась стоять тонкая фигура, облаченная в белые одежды.
- Дагон, - глас смерти был тих и ровен. - Ты не торопился
Ни удивления ни гнева ни радости не было в его голосе - Ашхаи как всегда был олицетворением покоя и безмятежности. Он и ждал и не ждал этого своего должника. Не приди Дагон в обитель Смерти, бог с танзанитовыми очами нашел бы способ... Или же не стал бы его искать?
- Не устраивай беспорядка, - всё тем же ровным голосом произнёс Ашхаи, указывая взглядом на камень, так некстати подвернувшийся под ноги богу Войны.
Чертоги Смерти были в первую очередь обителью божества, а потом уже бескрайними садами, и не стоило забывать, что всё здесь подчинялось исключительно его воле, происходило с его разрешения и только так как ему того желалось.

В ответ Ашхаи только дернул широкой белой бровью. За его спиной дверца оранжереи неслышно отворилась. Приглашающе поведя рукой, бог Смерти сделал шаг назад, пропуская вперед бога Войны. Церемонии были излишни, но тот факт, что это был бог, а не очередная смертная душа, все же требовал проявить хоть толику гостеприимства.
Внутри оранжерея была именно оранжереей: здесь росли простые цветы, пестрые, благоухающие, но не одушевленные, многоцветье разбавляли несколько экзотических деревьев, среди которых были и плодовые, что со временем заботливые руки хозяина пересадят за пределы стеклянного купола. Так же как и в Саду Душ, дорожки были выложены камнем и вели куда-то вглубь светлого помещения. В самом центре оранжереи оказалась площадка, где обнаружился небольшой фонтан и шахматный столик со стульями.
- В другой раз - обязательно, - произнес Ашхаи в спину своему гостю.
Вид у Дагона был весьма... непрезентабельный. Словно он только что выбрался из схватки. Доспехи бога, покрытые слоем грязи, выглядели не намного лучше, чем в первую их встречу, еще в бытность Дагона смертным. И зрелище сие было далеко не из приятных.
- Испачкаешь пол.
И пусть голос бога Смерти остался бесстрастен, сам Ашхаи не смог удержаться и поморщился.

Игра не клеилась, если так можно было назвать абсолютно бездумные ходы. Сосредоточиться не получалось, и Ашхаи уже начинал злиться на самого себя. Партия грозила стать его грандиозным поражением не столько в глазах бога Войны, сколько в своих собственных.
Но корить кроме себя самого было некого. Он был слишком самонадеян, проведя столько времени среди смертных, чего следовало бы избегать. Сущность бога чутко реагировала на живые души, и Ашхаи приходилось растрачивать немалое количество сил, чтобы находится там, где быть ему не должно. И вот теперь он расплачивается за свою глупость.
В довершении всего Дагон явился в Чертоги явно прямиком из мира смертных. И если для самого воителя жить со смертными бок о бок не было чем-то сверхъестественным, то даже находиться сейчас в обществе бога Войны для Ашхаи было мучительно. На погибшие цветы он старался не смотреть, так же как и на грязь...
Очередной неудачный ход. Продолжать дальше смысла не было. Он уже проиграл.
Поведя рукой, бог убрал фигуры с доски.
- Можешь считать, что свой долг ты отдал. Я не смею тебя боле задерживать.
В подтверждении своих слов, Ашхаи поднялся, но движение вышло несколько скованным - вместо того, чтобы мягко скользнуть в сторону, стул с оглушительным грохотом упал на каменные плиты.
Вековая усталость навалилась на худые плечи, пригвоздив к месту. Бог уперся ладонями в столешницу, опустив голову так низко, что белые пряди непроницаемой завесой скрыли его лицо от собеседника. Так и не поднимая головы, Ашхаи глухо произнес:
- Уходи, Дагон. У меня нет настроения играть с тобой в игры

Ашхаи был ошеломлен.
Дагон сделал вид, что не заметил оплошности гостеприимного хозяина? Или же действительно не заметил?
Бог Смерти медленно выпрямился, тщась придать лицу вид бесстрастный и даже безразличный. На мгновение прикрыв глаза, он устремил взор на своего визави. Усмешка была неприятна, но, как ни странно привычна. Иного было глупо ожидать. О чем он думал, пытаясь прогнать Дагона простым "уходи"?
- Ты как был тупоголовым троблингом, так им и остался, - ровно произнес Ашхаи.
Нет, он так вовсе не думал. Дагон, будучи троблингом был невероятно умен: блестящий стратег, умелый воин, талантливый полководец. Недаром сама Шиархи обратила на этого смертного свой взор...
Ашхаи краем глаза заметил, как его белые персты окутала лилово-черная дымка, и поспешно убрал ладони со стола, пряча их в широких белых рукавах своего платья. Сверкнувшие драгоценными камнями очи обратились к Дагону: заметил ли он это движение? Или же снова сделает вид?
- Смерть никогда не проигрывает.

Бог Смерти стиснул зубы, тщась успокоить бушевавшую силу. Силу, что шептала разорвать на кусочки этого наглеца, вырвать из тела душу и развеять ее над Садом, чтоб никогда впредь не смогла она возродиться в мире живых. Но разве можно укротить самою свою сущность...
Дагон верно и не заметил движения, коим оказался вздернут со стула и поднят над каменным полом. Как бы ни был хрупок с виду облик беловолосого юноши, внутри скрывалась сила самой Смерти. Под белыми перстами корежился металл доспехов бога Войны. Ашхаи ощерился, демонстрируя сложившиеся в хищном оскале клыки. Лик юноши поплыл, являя иной образ, куда более неприятный: мраморная кожа шла трещинами, открывающими червоточины и язвы, белые пряди словно присыпало пеплом, а танзанитовые очи подернулись непроницаемой лиловой дымкой. Белый же саван расползался истлевшими лохмотьями, являя не хрупкое тело, а кости едва обтянутые кожей.
Ашхаи отшвырнул от себя Дагона. Металл неприятно бряцнул о камень.
- Убирайся...
Потеряв хоть какую-то схожесть с человеком, Ашхаи возвышался над богом Войны. Скрюченные пальцы с длинными когтями окутывала лиловая дымка. Утро в Саду смерти сменилось непроглядной ночью, оранжерею наполнила клубящаяся тьма и тонкий аромат погибающих цветов.

Мощная туша зверя придавила Ашхаи к каменным плитам пола. Вырваться не получалось: на стороне бога Войны был немалый опыт сражений, а против бога Смерти была сама его сила, которая хлестала через край. И лишь смена облика радовала Ашхаи. Ему нравилось быть таким. Настоящим собой. Не притворяться, не сдерживаться. Рычать, шипеть, рвать острыми когтями толстую шкуру, проливая алые капли на истлевшие лохмотья савана. Запах погибающих цветов дразнил и кружил голову. А он упивался этим ароматом смерти, агонией живых растений, погибающих под могучими лапами медведя.
Обнажая клыки, разгневанное божество шипело и рвалось из-под бурой туши, но все усилия его были тщетны. Он слишком устал. Лиловое пламя разлилось от ладоней по всему телу, укрывая оголенную плоть и кости. Ашхаи взревел.
Тьма вихрем пронеслась по оранжерее, уничтожая еще живые цветы, сметая на своем пути шахматный столик, ломая в щепки стулья, разбивая фонтан, вода из которого окатила обоих сцепившихся богов.
За пределами оранжереи, ночное небо рассекали молнии, а ветер пригибал к самой земле Цветы Душ...
Ашхаи замер. Обагренные кровью руки безвольно опустились на земь. Острые клыки плотно сомкнулись, раня плоть. Мгновение спустя бог смерти рассыпался пеплом под массивной тушей медведя.

Темная ночь сменилась ненастным утром, густой молочно-лиловый туман царствовал в Чертогах Смерти, укрывая непроницаемой взвесью Сад Душ, окутывая призрачными объятиями стволы апельсиновых деревьев, и даже очертания оранжереи терялись в этом тумане, которым был сам бог Смерти. Он был всюду, в каждом уголочке своей обители, он сам был своей обителью. И это чувство возвращало утерянный покой, былую бесстрастность.
Ашхаи словно спал, и в то же время чувствовал, будто только пробудился от какого-то кошмара, липкого, отвратительного, но уже бесконечно далекого. И сейчас ему было безразлично абсолютно все: и проигранная партия, и погибшие цветы в оранжерее, и учиненный им же разгром, и даже нагой Дагон, появившийся в дверях оранжереи с цветком Ши-Айзы в руке, даже он не мог сейчас нарушить покоя самой Смерти.
- Я не знал, что ты растишь цветы моей дочери.
Яркий цветок поглотил туман. Роза была прекрасна, но Ашхаи никогда не растил роз. Случайно ли продуманно ли, но ни одна душа не стала в его Саду розой, и даже в оранжерее не было ни единого цветка с шипами. Символ богини Любви не нравился богу Смерти, хотя он и сам не знал почему именно.
- Нет.
Ровный голос звучал из ниоткуда и отовсюду сразу.
Туман двигался, бесконечно медленно тек густым древним вином, неспешно перемещаясь по Саду. Невесомо скользил по разгоряченной коже бога Войны, скрывая его наготу. От чьих глаз?..
- Это послание от твоей дочери.
Едва слышимый шёпот, будто из-за спины, но обернись Дагон, он узрел бы лишь туман, медленно заполняющий разгромленную оранжерею. Бог Войны не мог видеть за густыми клубами, призрачную тонкую фигуру, склонившуюся над искалеченными цветами.

Лиловый туман все больше заполнял оранжерею, обволакивая погибшие клумбы, растекаясь по треснувшим стеклам, кутая в густые клубы обломки шахматного столика. Ашхаи едва ли испытывал стыд, но стремился скрыть неприглядные следы своей несдержанности и глупости. Он все еще чувствовал слабость, но и та отступала - божество возвращало себе утерянный покой и былую безмятежность...
- Кому? Зачем?
Голос Дагона ворвался в затуманенное сознание, вырывая из своеобразного сна. Фигура юноши в белом саване застывшего посреди оранжереи становилась все четче.
- Тебе, - тихий голос, в котором все же слышна усталость. - Дагон, ты мог уйти.
Было бы много лучше, если бы недавний противник покинул Чертоги Смерти. Но и его присутствие не раздражало Ашхаи. Радовало ли?.. Или же он предпочел бы остался сейчас в одиночестве? Бог Смерти был растерян. Встревожен.
Тонкие пальцы осторожно касались ярких розовых лепестков, будто цветок мог быть ядовит - получить послание от Ши-Айзы Ашхаи никак не ожидал, и оправдания этому он придумать не мог. Лиловая роза приводила в замешательство.
Танзанитовые очи обратились к разоблаченному Дагону. Ашхаи нахмурился: туман, скрывающий самого бога Смерти не мог быть ему помехой - он сам был этим туманом, в который как в одежду кутался обнаженный бог Войны.

От этого движения-прикосновения Ашхаи вздрогнул. Он повел плечами в попытке стряхнуть странное ощущение, но не добился ровным счетом ничего: Дагон все так же ловил руками туман, которым был сам бог Смерти. Вот он стоит здесь скрытый лиловой дымкой, и в то же время заполняет собой весь Сад Душ, баюкает их в лилово-молочных объятьях. Возможно стоило бы собраться с силами, и тогда туман развеялся бы, а над Чертогами Смерти поднялось бы наконец солнце, так необходимое цветам по обе стороны стеклянного купола оранжереи. Но сумеречные утренние часы были куда ближе тому беловолосому юноше, которым вновь стал бог Смерти, а расстилаясь дымкой над Садом, он обретал покой, который боле не собирался терять в присутствии Дагона. И раз тот не собирался покинуть Чертоги Смерти, то стоило соблюсти хотя бы видимость приличий, а не прятаться за лиловыми клубами.
- Вот как, - обронил Ашхаи.
И не понятно было кому обращены эти слова: богу Войны, продолжавшему ласкать саму Смерть, не ведая даже о том, или же цветку, что жаром жег белые персты этой Смерти.
- Дагон, - танзанитовые очи встретились взглядом с голубыми. - Давно ли ты видел свою дочь.
Едва заметная улыбка тронула тонкие бескровные уста.

- Слишком давно.
Молочно-лиловый туман расступился перед приближающимся голубоглазым атлетом, стремясь уйти от нежелательных прикосновений. Мраморный лик Смерти скривился: сам Ашхаи едва сдержался чтобы не сделать несколько шагов назад, уж больно хищно выглядел нагой бог Войны.
- Быть может, это послание тебе?
- Медведем быть тебе к лицу, Дагон, - бог Смерти усмехнулся, танзанитовые очи вспыхнули искрами. - На что Смерти цветы любви.
Тонкие персты с неожиданной силой смяли лиловую розу, кроша нежные лепестки в черный прах. Ашахи довольно сощурился.
- Полагаю, тебе он тоже уже ни к чему, ведь твой смертный от тебя сбежал.
Сдерживать беззвучный смех Ашхаи уже не стал. Боль от шипов божественного цветка стоила того, чтобы увидеть лицо бога Войны в этот момент.

Видя хмурое лицо своего визави, Ашхаи довольно сощурился. Танзанитовые очи тускло блеснули, и казалось бы этот блеск отразился во всех еще целых стеклах оранжереи. Бог Смерти, жмурясь подобно большой ленивой кошке, потянул холодный воздух, вдыхая все запахи этого утра: сладкий аромат погибших в оранжерее цветов, едва уловимый — уцелевших разве что чудом тюльпанов, морозный запах грозы, пусть и отступившей, пряный запах апельсиновых деревьев и тревожный запах самого Хаоса, исходящий от бога Войны.
- Со смертными мне не везёт. В том числе, и по твоей немилости, Ашхаи.
Солнце, так похожее на светило Айлей, медленно поднималось над Садом Душ.
Ашхаи широко улыбнулся, ощеривая ряд острых клыков. Не улыбка - оскал, но в этом был весь бог Смерти.
Дагон не забыл. Помнит...
- Может, мне стоит попытать счастья с бессмертными?
Танзанитовые очи распахнулись, отражая солнечные лучи, засияли драгоценными камнями, дробясь и множась бесконечно бликами на гранях искры-смешинки.
Ни дерзкая ухмылка этого голубоглазого наглеца, ни жгучая боль в руке от шипов божественного цветка, ни разгромленная оранжерея уже не могли испортить веселья самой Смерти.
- Совета у меня спрашиваешь, - белая бровь насмешливо приподнята. - Дарую тебе свое благословение, Дагон.
Белый рукав взмыл, обнажая тонкие запястье и предплечье. Взмах белой кисти - он донельзя серьезен, но глаза лучатся весельем. Белый саван сменяется расшитой морозными цветами накидкой, отороченной белым мехом, который все же не так бел, как мраморная кожа божества. Пепельные пряди убраны в прическу, на челе - венец темного металла. Вот он бог Смерти, лик которого холоден и бесстрастен. Именно таким его видят живые, посещая храмы. Изысканно-прекрасное каменное изваяние.
- Будь счастлив, бог Войны.
Чего стоит благословение самой Смерти...

Что произошло, Ашхаи понять толком не успел. Вот Дагон ухмыляется дерзко, а вот он уже непозволительно близко, его глаза горят азартом и каким-то хищным голодом, его губы горячи, а зубы ужасно болезненно впиваются в хладную плоть, и спустя мгновение он уже вытирает ладонью с лица кровь. Кровь бога Смерти... Не задумываясь, что делает, Ашхаи буквально зеркально повторяет движение, но словно опомнившись, лишь касается поврежденной губы кончиками пальцев, пачкая их тёмным и густым. То, что рука его дрожит, а по белой коже катятся такие же тёмные и густые капли, он и не замечает будто вовсе. Широкий белый рукав уже не скрывает рану на ладони, и проступивший на мраморной коже рисунок вен – вздутых и почерневших – не сможет уже остаться незамеченным.
Ашхаи смотрит неотрывно в лицо своего визави, так и не понимая ещё ни произошедшего ни своей реакции. Танзанитовые глаза-каменья сверкают: гневом ли, осуждением, а может и болью...

Ашхаи морщится, кривит губы, хмурит белые брови. Дагон всегда его удивлял. Смертный ли, бессмертный, но в нем было что-то что не давало богу Смерти оставаться спокойным. Вот и сейчас... От прикосновения он едва ли не шарахается. Что теперь? Попытается вырвать сердце? Ашхаи усмехается.
- Больно? - Роняет он в ответ. - Хочешь теперь попробовать меня убить?
Он отталкивает руку Дагона, одновременно делая все же несколько шагов назад. Белый шелк шелестит при каждом движении. Несколько густых темных капель срываются на каменный пол. Ашхаи снова кривится. Ему действительно больно? Если это боль, то за многие и многие бесчисленные лета впервые бог Смерти чувствует её. Он осторожно прижимает раненую руку к груди, баюкая конечность, придерживая ее другой. Уже не только ладонь - вся рука горит, словно что-то выжигает плоть изнутри. Не стоило недооценивать цветок Ши-Айзы. Все же это божественный цветок, к тому же наверняка ядовитый.
Пожалуй, у Дагона бы все получилось теперь, вздумай он уничтожить бога Смерти. Как же он не вовремя решил отдать долг. Ашхаи смежил очи-каменья. И как он сам был глуп, оставаясь так долго среди живых. И теперь еще эта роза...
Когда он вновь встречается взглядом с голубыми глазами бога Войны, его внезапно охватывает какое-то странное волнение. Ашхаи качает головой, словно пытаясь развеять морок, но ничего не меняется. Он отворачивается, и спустя мгновение уже готов броситься прочь. Но куда? Откуда эти мысли о бегстве? И он вновь трясет головой, уже куда более ожесточенно.
Это яд. Ядовитый цветок...
Ашхаи крепче прижимает руку к груди, от боли стискивая зубы. Он чувствует, что вновь начинает терять контроль. Нет, только не снова... У него уже нет на это сил. Какая-то чуждая паника накрывает его. Он продолжает трясти головой, от чего венец срывается и падает со звоном на каменные плиты. Звук кажется Ашхаи отвратительным. Он морщится, все крепче сжимая горящую огнем конечность.
- Уходи...
Все пошло не так, стоило Дагону прийти, так почему же он еще не ушел? Виски начинает ломить. Своего голоса он уже не узнает. Но куда больше его беспокоит незримое присутствие Ши-Айзы. Ашхаи буквально слышит заливистый смех этой девицы, чьи шутки зачастую весьма жестоки.